Рене по прозвищу Резвый. Елена Кондаурова

невольно сглотнул Рене. Зависть всегда вызывала в нем отвращение. – Вы об этом. Ну, просто я занимаю настолько высокое положение по сравнению с остальными учениками, что у меня просто не было повода завидовать, – со всем возможным высокомерием заявил он. – Но если бы рядом со мной оказался кто-нибудь более красивый, высокопоставленный и богатый, то я, несомненно, позавидовал бы ему.

      – Как и все остальные, сын мой, – доброжелательно улыбнулся отец Жером, вставая из-за стола и берясь за колокольчик.

      – Теперь вы видите, отец Жером, что я совершенно не обладаю душевной чистотой и смирением, которыми должен обладать служитель церкви! – повернулся к нему Рене. – Да меня и близко нельзя к ней подпускать!

      – Вы глубоко ошибаетесь, сын мой! – спокойно возразил отец Жером, вызывая громким звоном слугу. – И если я раньше сомневался, то теперь я полностью уверен, что, выгони мы вас сейчас из семинарии, мы оказали бы церкви плохую услугу. Видит бог, она нуждается в тех, кто способен видеть свои грехи и открыто говорить о них, не прячась и не увиливая. Ибо признать их означает сделать первый шаг к избавлению.

      – Но я совсем не хочу от них избавляться! – прокричал Рене, очень недовольный тем, куда зашла их беседа. – Да и не могу! Я неисправимый грешник, отец мой!

      – Не лукавьте, сын мой, конечно, хотите! И, разумеется, можете! – отмахнулся от возражений отец Жером. – Иначе вы не стали бы мне о них рассказывать. И как неисправимый грешник неисправимому грешнику я вам помогу. У нас еще осталось немного времени до принятия сана, которое вполне можно использовать. Вы мне фактически исповедались, и я накладываю на вас следующую епитимью: в ближайшее время вы отправитесь в монастырь, где проведете дни до принятия сана в посте и непрестанных молитвах под присмотром святых братьев. Я уверен, они помогут вам найти силы для раскаяния, и вы сможете очиститься от своих грехов и вернетесь к нам совсем другим человеком. Господь этого хочет, сын мой. Люка, где вы ходите? – обратился он к вошедшему молодому здоровяку, состоявшему у него в услужении, и полностью игнорируя потрясенного таким поворотом Рене. – Проводите молодого человека обратно в карцер и поставьте кого-нибудь следить за тем, чтобы он читал вот это. – Отец Жером взял со стола и протянул ему свой молитвенник. – А я сейчас напишу письмо моему доброму знакомому аббату Онорию, и, я думаю, к вечеру мы найдем способ передать нашего воспитанника на его попечение.

      – Постойте! Отец Жером!.. – попытался возразить Рене, но тот не стал его слушать.

      – Ступайте, сын мой, и не волнуйтесь ни о чем, я все улажу! – пробормотал он, усаживаясь за стол и беря в руки перо. – Ступайте!

      Рене ничего не оставалось, кроме как последовать за слугой.

* * *

      Идя в карцер, он был в отчаянии, которое заслонило и погребло под собой все, что окружало Рене, даже смерть отца. Господи, каким он был наивным, когда хотел заставить этого иезуита, отца Жерома, сыграть в его игру. Тот мгновенно все просчитал, повернул ситуацию