Рене по прозвищу Резвый. Елена Кондаурова

не знал, чего ему хотелось больше – то ли расхохотаться, то ли разрыдаться. Так, значит, отец все-таки добился своего. Умер, но добился.

      Следующий шаг потребовал от него всех душевных сил, которые на тот момент были в наличии. Трудно идти против воли отца, но против воли мертвого отца труднее во много раз. Но Рене знал, что, если он этого не сделает, будет ненавидеть себя всю оставшуюся жизнь.

      – Святой отец, – с усилием разлепив губы, проговорил он, – мне кажется, что ваше письмо совершенно справедливо. Мне не нужно становиться священником. Я этого недостоин.

      – Ну-ну, не стоит так говорить! – пошел на попятную отец Жером. – За исключением поведения, вы были далеко не худшим учеником нашей семинарии. Даже, можно сказать, одним из лучших. По большинству предметов у вас неплохие оценки, греческий и латынь вы вообще знаете прекрасно!

      Рене внутренне поморщился. Он почти не учил уроков, у него просто была хорошая память. А греческий и латынь ему преподавали еще дома, но там он читал на них Вергилия и Софокла, а не святое писание. Кроме того, преподаватели часто ставили ему оценки, даже не спрашивая.

      – Не судите себя строго, Рене, – продолжил отец Жером. – Если посмотреть здраво, большинство ваших проступков – это либо детские шалости вроде подбрасывания лягушек в суп, либо досадная неловкость вроде сегодняшней. Вы понесли за них наказание, и вам совершенно не нужно отказываться от избранной вашим отцом стези.

      Рене внимательно посмотрел на священника. Это было что-то новенькое. Насколько он помнил, его всегда называли чуть ли не позором семинарии. В душу начало закрадываться нехорошее подозрение, что отец, наверное, перед смертью дал им денег либо упомянул в завещании. Он решил проверить.

      – Видите ли, отец Жером, я давно уже сомневаюсь, что отец поступил правильно, отдав меня сюда. Я смотрю на себя и вижу огромное количество пороков, которыми наделила меня моя грешная природа и с которыми я не в силах справиться.

      – Какие же это пороки, сын мой? – удивленно поинтересовался священник. – Признаться, я не замечаю у вас особых пороков.

      Ну точно!

      – Вы просто очень снисходительны ко мне, отец Жером! – не сдавался Рене. Он был уверен, что угадал с завещанием. – Во-первых, я люблю вкусно поесть, то есть предаюсь греху чревоугодия!

      – Но сан священника вовсе не требует аскетизма! – возразил отец Жером. – Мать-церковь учит, что ограничивать себя в насущных потребностях следует только по велению души!

      – Моя душа совершенно не велит мне этого делать, – сокрушенно признался Рене. – Кроме того, я чрезвычайно ленив, отец Жером. Вы хвалили мои успехи в учебе, но они не стоили мне никаких усилий. У меня просто хорошая память, а греческий и латынь я изучал еще дома. Еще я горд и заносчив, об этом вы можете расспросить моих соучеников, и они с радостью подтвердят это. – Здесь Рене не кривил душой. Не желая находиться в семинарии, он не желал и заводить приятелей среди будущих попов. За все время он более-менее общался только с двумя-тремя