Душа на безмене. записки современного странника. Анатолий Ехалов

сегодня сказали, легкого эротического содержания. Почти обнаженные мускулистые мужчины целовали на них обнаженных красивых женщин.

      Удивительно, но эти открытки произвели на меня очень сильное впечатление. Я оставил портфель, револьвер в промасленном пергаменте, и, усевшись на пол, стал разглядывать неожиданно открывшуюся для меня в этих фотокарточках тайну отношений между мужчиной и женщиной. И хотя в них был только намек, что-то более существенное оставалось за кадром, я почувствовал, что в груди у меня рождается незнакомее раньше волнение, которое кружило голову и звало к действию.

      Я сложил открытки в коробочку, перетянул ее резинкой и побежал к окну. Люськина белобрысая головка все еще маячила меж занавесок соседнего дома.

      И я стал призывно ей махать, вызывая на улицу. Рядом был большой огород бабки Гагары, сплошь увитый хмелем. Я увлек Люську в это укромное место, мы сели в траву и я разложил перед нею открытки. Люську они тоже заинтересовали, и, я думаю, взволновали, потому что мы стали неумело обниматься и целоваться, повторяя, увиденное на карточках.

      И мы уже совсем было распалились, но тут над нашими головами раздался грозный скрипучий голос.

      – Это что тут эти безобразники делают?!

      Над нами, опираясь на батог, стояла бабка Гагара.

      – Вот я вас крапивой! – Она и впрямь потянулась к крапиве, росшей и изгороди.

      Я схватил коробочку с открытками и мы с Люськой пулями вылетели из бабкиного огорода.

      – А про тебя, Толька, – кричала Гагара, – я все матке расскажу!

      Однако нападение бабки Гагары, видимо, не погасили возникшую в нас неизведанную страсть. Не сговариваясь, мы пошли с Люськой, правда, по разным сторонам дороги за деревню, где привольно и высоко колосилась озимая рожь. Тут уж нас никто не мог найти.

      Мы довольно далеко зашли в поле. Разделись, сложили аккуратно майки, трусишки и сандалии, и только вознамерились снова обниматься и целоваться, как мне в глаза сквозь колосящуюся рожь блеснуло голубизной. Это была большая лужа, собравшая в низине дождевую воду. Мы побежали к ней и тут же упали в эту парную мутноватую купальню. И хотя она была мелковата для купания, мы были на вершине счастья. Сколько времени мы барахтались в этой грязевой ванне, не знаю. Мы забыли и про открытки, и про страсть, овладевшую было нами, и про само время.

      Когда солнце стало заваливаться в рожь на ночлег, мы выползли из лужи и стали искать свою одежду. Ее нигде не было. Не было и коробочки с фотокарточками.

      Мы сели с Люськой в рожь, томимые нехорошими предчувствиями.

      Слышно было, как в деревню пригнали скотину с пастбища, как бабы закликали своих коров и коз, разводя их по домам. И тут я услышал взволнованный голос своей матери. Она искала меня.

      – Толька! – Кричала тревожно она. – Только приди домой, паразит!

      Вслед за ней заголосила Люскина мать.

      – Люська! Вот я тебя!

      Мы уже дрожали в предчувствии