Душа на безмене. записки современного странника. Анатолий Ехалов

лтой стружки.

      Дед – царь этой избы и принадлежащих ей двора и подворья с огородом, амбаром и сарайчиком, стоящем на краю леса. Только вот подданных у царя: раз, два и обчелся. Бабка Паня, собака Кукла, кот Васька, пяток куриц с петухом да коза Маля с козликом Яшенькой. Но царит дедко Сано, как всамделишный самодержец: строго, величественно и мудро. Ни Кукла, ни бабка Паня, ни прочая домашняя челядь перечить ему даже не мыслят…

      И вот сидит дедко Сано на лавке, ладит кадушку, песни под нос мурлычет, царственным глазом окидывая время от времени видимое хозяйство, но вот в углу в деревянной кровати среди перин начинается легкое движение, посапывание, и скоро появляется на свет Божий всклокоченная мальчишечья голова. Это просыпаюсь я. И вместе с этим рушится дедково самодержавие, потому что перечить мне не смеет даже дедко Сано.

      – Что, Толюшка, проснулся? —Спрашивает он смиренным ласковым голосом.

      Я не отвечаю и на всякий случай сердито соплю носом.

      – Все ли ладно? —Спрашивает дед…

      – Колачей хоцу…

      – Это мы сейчас изладим. – Заверяет он весело. – На что у нас бабка-то? Эй, бабка! Давай сюда, парень колацей хоцет..

      Бабка Паня появляется в дверях в полной растерянности.

      – Так ведь, Толюшка, печь-то давно остыла… Не испечь…

      – Колацей хоцу-ю!

      – Да и мука только оржаная… Не станешь ись оржаных-то…

      – Оржаных хоцу-ю

      – Ты, бабка, не перечь, парню. Давай, затворяй калачи, а печь стружками подтопи…

      Бабка Паня загружает стружками печь и начинает творить калачи…

      Две пригоршни муки, яицо, молочко,..

      Через полчаса калачи готовы. Они и в самом деле не привлекательны… Черны и неказисты по форме. Но дух от них исходит волшебный.

      И я все-таки отодвигаю плошку с калачами.

      – Не хоцу-ю колацей…

      – Ладно, – кряхтит дед. – Мы сейчас вместе станем пробу снимать. Неси бабка молоко из чулана.

      Он снимает фартук, и мы вместе с ним едим бабкины оржаные калачи, запивая холодным молоком…

      Вкусно!

      Дед уже хочет снова приняться за кадушку, но я не даю ему вернуться к любимому занятию.

      – Елку хоцу! – Озвучиваю я следующее желание. —С игрушками!

      – Так ведь лето на дворе, Толюшка! Елки-то бывают зимой на Новый Год! —Пытается вразумить меня дед.

      – Сейчас хоцу- ю!

      Дед идет на улицу, скрывается за сараем в лесочке. Через десять минут он несет вырубленную елку, сколачивает в сарайчике крестовину, и мы возвращаемся торжественно в избу.

      Украшать елку не чем. В ход идут пачки из-под махорки, папирос «Север» и «Звездочка», стружка, несколько фантиков от конфет и дедовы тряпицы, которыми он перевязывает порезанные в трудовом запале пальцы, недоеденный калач. Мы ставим елку посередь избы в том самом месте, в котором с утра гостило солнышко.

      Вот оно счастье: новогодняя елка в середине лета!

      Печка

      – Я мылся в русской печи, – говорю вам с гордостью. И это экзотическое мытье приходилось мне по нраву, хотя я и был тогда мал. Сначала в печь залезала мать, потом подавали меня. В печке на шестке стояла керосиновая лампа, чтобы хоть какой-то свет проникал в чрево ее.

      Печка пахла ржаной соломой, березовым веником, каленой глиной, золой. Скоро по телу начинался струиться пот, тебя охаживали пахучим веником и мыли голову щелоком, скорехонько намыливали и отправляли назад на свет Божий. А там дед с бабкой тащили тебя на мост, в сени, где окачивали холодной водой.

      И если тебе не попадало в глаза мыло, то мытье это всегда было в радость.

      Мы жили на границе Вологодской и Ярославской областей. Ярославские крестьяне до революции считались помещичьими, потому и дома здесь были небольшими, бань не было. Помещики жалели, как мне думается, леса на крестьянские избы и бани.

      А потому здесь безо всяких церемоний мылись в печах и старые, и малые, молодые и взрослые.

      Мой отец работал директором сельской школы. Коллектив был молодежным. Молодые учительницы, приезжавшие в деревню после училищ и институтов, вынуждены были жить по квартирам в крестьянских домах. И в обязанности директора входила забота о бытовых условиях молодых специалистов.

      Однажды он шел к одной старушке, чтобы посмотреть на условия быта молодой специалистки. Старушка та сидела у окна и, увидев директора, замахала призывно рукой.

      Озорная была старушка. Печка у нее устьем в прихожую выходила. А из печки как раз молодуха вылезала после помывки.

      Батька-то мой порог переступил, а перед ним во всей красе – распаренная специалистка.

      И тот и другая так растерялись, что девица задом корчагу с углями раздавила, а отец пулей выскочил из избы и потом не знал, как на ту молодицу