Воин без племени. Анатолий Сорокин

другими.

      – Император и вера, шаманы и монахи, подземный мир, которого никто ни разу не видел, и Божественное Просветление… Сожалею, мы мало с тобой говорили, но ваша вера и моя власть могут многое.

      – Император, подобное несовместимо! Императорам служат отвага и доблесть. Вера, совесть и честь не могут ни быть на цепи, ни кому-то служить.

      – Твоя логическая цепь понятна, имеет право на существование, я бы поспорил.

      – Повелитель миров и многих народов, я всегда готов к разумному спору без гнева, но у правителей редко получается…

      – Знаю, гнев – проявление бездоказательности. Слышал, как осуждали тебя монахи, не смея говорить, что сказал ты.

      – Когда верующие становятся кастой, доказательства и борьба за истину уже никому не нужны, что глупцу никогда не внушить. Не владея знаниями, способностью рассуждать, он владеет иногда властью и силой.

      – Да, да, власть и сила губят или созидают. Я мечтал созидать. – Задумавшись, император замолчал и не скоро спросил: – У тебя есть ко мне просьба?

      – Пока ты… Позволь мне вернуться обратно. Потом… Потом не уйти.

      Император долго лежал в одиночестве, обступившем странной бесконечностью миров, и уже никуда не хотел.

      Вошел воевода-кореец Чан-чжи.

      Неуклюже склонившись в приветствии, басисто сказал:

      – Мой император, в зале собралось несколько генералов, желающих встречи с тобой. Разреши войти, многие прибыли издалека и любимы тобой.

      – Воевода Чан-чжи всегда за кого-то просит. Кто в таком ожидании, что ты пожалел? – досадливо спросил Тайцзун, жестким прямым взглядом смутив генерала.

      – Первыми с утра прибыли командующий джунгарскими всадниками тюргешский князь Ашина Мише и князь Ашина Сымо, которому ты в походе на Бохань высасывал кровь после укуса змеи. Он все утро об этом рассказывает. – Чувствуя холодную неприязнь императора, Чан-чжи говорил сухо.

      – Сымо! Этот Сымо! – проворчал император, не спуская глаз с генерала. – Он толще тебя, пожалуй, Чан-чжи. Смелый, как дьявол, а змеи напугался. Ты боишься змей, Чан-чжи? – Император вдруг усмехнулся и произнес: – Зови… генералов, ты ничего не боишься, даже змей моего дома наложниц. Заставим Сымо и Мише схватиться на поясах? Кто победит, на кого ты поставишь?

      – Сымо тяжелей, но Мише моложе, – без воодушевления ответил Чан-чжи.

      – Ты за Мише? Тогда я за Сымо! Я на Сымо поставлю. – Император был весел.

      – Старые они, великий правитель! – сказал воевода. – Будут топтаться да воздух портить, какие из них борцы?

      Тайцзун встал на ноги, покачался, поправил длиннополый халат, отороченный мехом куницы, засмеялся:

      – Зря не сказал раньше о генералах! Эй, у нас есть мужское вино, способное затуманить разум сильнее красивой рабыни! Подайте вина!

      – Названы не все, император, – воевода Чан-чжи замялся. – Недавно прискакали другие генералы.

      – Кто, кто? – глаза Тайцзуна ожили, засверкали, он подошел быстрой походкой к воеводе, положил руки на его