Капитан гренадерской роты (сборник). Всеволод Соловьев

Андрей Иванович мирно спал. Он всегда засыпал только под утро, так как с вечера и большую часть ночи его мучила несносная подагра.

      Но сквозь чуткий сон вдруг слышит он, как скрипнула дверь его спальни: он открыл глаза – перед ним жена.

      – Матушка, что это ты? – недовольным голосом заворчал он. – Уснуть мне нынче не даешь? Сама спозаранку встала, выспалась, а ведь я только что задремал. Чего дверьми-то хлопаешь?

      – Не хлопала бы без дела, – ответила графиня, – вставай, Андрей Иваныч, гонец из Зимнего, принцесса зовет тебя как можно скорее по очень важному делу.

      Андрей Иванович поднял голову с подушек.

      – Ни за что не поеду, матушка, ни за что! Бог с тобой! И будить меня не следовало из-за этого. Сама знаешь, не поеду. Как можно теперь ехать! Как можно во что-нибудь вмешиваться! Нет, нет, поди сама выйди к гонцу, скажи, что я болен, шевельнуться не могу, не только что ехать… Пусть извинят… Не могу! Не могу!

      Графиня вышла передать гонцу этот ответ, а Андрей Иванович задумался.

      «Это что еще такое? Что там у них? Набрали, видно, кой-кого, опять заговор делают, ну, так не мое это дело! Я чужих глупостей не участник! Как нужно будет, сам съезжу, а теперь ни!.. Теперь я болен».

      Он повернулся к стенке и снова задремал.

      Но хорошенько выспаться не удалось ему в это утро. Не прошло еще и часу, опять входит графиня и говорит, что снова прислан из Зимнего, да уже не гонец простой, а генерал Стрешнев, ее брат двоюродный.

      – Что такое? Ну, позови его сюда.

      Вошел Стрешнев.

      Андрей Иванович со стоном протянул ему руку.

      – Батюшка, Андрей Иваныч, – заговорил Стрешнев, – вставай, одевайся, едем во дворец!

      – Ах! Куда мне! Ведь уже сказал, что болен, не могу!

      – Все это очень хорошо, – перебил его, улыбаясь, Стрешнев, – но сам знаешь, что есть такие обстоятельства, которые заставляют даже всякую болезнь перемочь. Одевайся!

      – Не могу! Не могу! – повторял Остерман.

      – Ан можешь! Ан поднимешься! – продолжал улыбаться Стрешнев. – Хочешь об заклад биться, что встанешь? Скажу одно слово такое – и встанешь.

      – Да что такое? Что ты? – уже оживленнее спросил Остерман. – Какое такое слово?

      – А вот какое: в караульне Зимнего дворца сидит один человек, и видел я того человека своими глазами, и человек тот… Бирон. Регент сидит в караульне. Слышишь?

      – Что ты! – вскочил с кровати Остерман, даже совсем позабыв про свои больные ноги. – Что ты? Неужто? Ach, mein Gott!..[6]

      – Братец, пойдем, зайди ко мне на минуточку, пока он будет одеваться, – обратилась графиня к Стрешневу и увела его из спальни мужа. Она знала, что теперь надо оставить Андрея Ивановича одного, надо дать ему хорошенько подумать, не мешать.

      Андрей Иванович сидел на кровати.

      Никогда еще в жизни никакое известие так не поражало его, как то, какое привез сейчас Стрешнев.

      Он дни целые и ночи почти напролет все обдумывал, все решал, а тут хвать, без него сделали! Его не спросились,

6

О, Господи! (нем.).