Дух Времени. Анастасия Вербицкая

что стоит ей только вспомнить эту ускользающую от сознания обстановку первой встречи, как сейчас она и забудет о Тобольцеве… Все дело в том, чтоб вспомнить.

      Дня через два неожиданно, в сумерки, приехала Засецкая. Катерины Федоровны дома не было. Гостью приняла Минна Ивановна. Соня поила её чаем. Засецкая просила час и очаровала хозяйку. Она просила Соню принять участие, в водевиле «Аллегри»[108]. Там была роль молоденькой барышни, чиновничьей дочки. Послезавтра репетиция. У них нет водевильной ingenue[109]…

      Соня чуть не заплакала от обиды.

      – Катя не позволит… Ни за что не позволит! – твердила она, ломая пальчики.

      – Почему?.. Такое невинное развлечение?

      – Да уж знаю, что не позволит! – У Сони губы прыгали, и Минна Ивановна сконфуженно старалась замять разговор.

      Но каковы же были радость Сони и удивление матери, когда Катерина Федоровна, с нахмуренными бровями выслушав о визите Засецкой и её предложении дрогнувшим голосом, вся покраснев, ответила: «Н-не знаю… Подумаю…»

      «Согласится! Наверно…» – поняла Соня, и, когда сестра вышла, она чуть не задушила старушку в объятиях.

      – Когда репетиция-то? – как будто небрежно спросила Катерина Федоровна за утренним чаем.

      – Репетиция?.. Завтра… в восемь вечера… – так и сорвался, так и зазвенел голос Сони.

      – А у тебя нет завтра никаких спешных занятий?

      – У меня-то нет, Катя… Вот только ты…

      – Ну, в восемь не поспеем. К половине десятого будем там… Авось не один водевиль репетировать будут…

      – Катя! – крикнула Соня и кинулась сестре на шею. Та с застенчивой и молодой улыбкой отбивалась от этой непривычной ласки. Через секунду они обе уже сконфузились своей экспансивности и как бы раскаялись в ней.

      На другой день, ровно в половине десятого, обе сестры Эрлих входили в подъезд ***-го клуба, смущенные и взволнованные необычайно… По настоянию Засецкой, их встретили приветливо. Сама она и Тобольцев были так любезны, за самоваром было так уютно, что даже дикость Катерины Федоровны исчезла, а Соня совсем овладела собой и стала кокетлива. Заметив восхищение в наглых, красивых глазах Чернова, девушка вся заискрилась, словно шампанское.

      Чернов, по дороге домой, божился Тобольцеву, что «девчонка» в него влюбилась…

      – И такая шель-ма, я тебе скаж-жу! С огоньком… По секрету призналась мне, что мечтает о сцене… Сестрицы, как огня, боится! Да и злющая эта сестрица… черт её подери!.. Вот бы повенчаться с такой, да и махнуть в провинцию! На дебют-т… Я – Макс…, она – Леля!

      Тобольцев, по обыкновению, не слушал.

      Но Соня на сцене не проявляла никакого таланта: робела, говорила деревянным голосом, не знала, куда Деть руки. Только одно личико и «вывозило»… Тобольцев теперь не обращал на неё внимания, убежденный в её бездарности. ещё менее замечал он Катерину Федоровну. Тогда и вся труппа как бы отхлынула от обеих сестер, находя, что и так носились с ними достаточно и «не по чину»…

      Верен

108

«Аллегри, или Взявшись за гуж, не говори, что не дюж» (1849) – шутка-водевиль Оникса (Н. И. Ольховского).

109

Инженю (фр.) – театральное амплуа: на сцене – наивная девушка