Последний ученик да Винчи. Наталья Александрова

рукописей и усмехнулась: похоже, та явно питала к Дмитрию Алексеевичу не вполне служебный интерес.

      Коридор кончился, и они оказались в просторном кабинете с двумя огромными окнами.

      Маша ахнула: она действительно никогда не видела ничего подобного. Одно окно выходило на Неву, ослепительно сверкающую под щедрым июльским солнцем, второе – на Зимнюю канавку и здание Эрмитажного театра. На другом берегу Невы виднелась Петропавловская крепость.

      – Я вам говорил, – вполголоса промолвил Старыгин, заметив Машин восторг. – Правда ведь, замечательно?

      В его голосе звучала такая гордость, как будто это он сам так расставил здания и провел реки, чтобы создать этот неповторимый вид.

      Хранительница кабинета уселась за компьютер и защелкала клавишами.

      – Малый трактат Николая Аретинского… – пробормотала она, вглядываясь в колонки цифр на экране монитора. – Вот он, единица хранения номер… тридцать четвертый шкаф, седьмая полка…

      Она встала из-за стола и своей неровной, будто ныряющей походкой прошла к одному из стеллажей.

      – Дима, помоги мне, пожалуйста…

      Старыгин приподнялся на цыпочки и достал с одной из верхних полок большую картонную коробку.

      – Только для тебя, – вздохнула хранительница и снова бросила на Машу недовольный взгляд.

      Маше вдруг захотелось совершить какой-нибудь хулиганский поступок: показать зануде-хранительнице язык или разбить графин с водой, стоящий на подоконнике, либо же разбросать листочки из многочисленных папок, лежащих на письменном столе. Хотя за листочки, пожалуй, могут и побить, они тут все на бумажках повернутые… Маша ограничилась тем, что поглядела на хранительницу очень холодно и высокомерно.

      – Вот оно! – победно проговорил Дмитрий Алексеевич, не обратив ни малейшего внимания на обмен женскими взглядами. Он открыл коробку и осторожно выложил на стол темный от времени манускрипт, каждый лист которого был аккуратно упакован в прозрачную пленку.

      Маша взглянула через плечо реставратора и разочарованно вздохнула: документ был написан от руки почти совершенно выцветшими коричневатыми чернилами и каким-то удивительным почерком, очень красивым, но неразборчивым. Самое же главное – он был написан на совершенно незнакомом Маше языке.

      – Какой это язык? – спросила Маша, искоса взглянув на реставратора.

      – Латынь, разумеется.

      – И вы можете это прочесть?

      – Конечно, – он даже, кажется, удивился ее вопросу, как будто каждый современный человек просто обязан понимать латынь.

      Маша почувствовала легкое раздражение: эти эрмитажные работники, похоже, смотрят на всех остальных людей свысока, как на полуграмотных.

      Старыгин осторожно перевернул несколько хрупких страниц манускрипта, достал из кармана старинную лупу в красивой бронзовой оправе и начал медленно читать, на ходу переводя текст с латыни:

      – Если ты встретил число, составленное из трех шестерок, знай, что это есть число Зверя, число