Тропик Рака. Черная весна (сборник). Генри Миллер

он умирает, этот мудила? Послушай, что произошло на самом деле?

      – Я думаю, он пошел к своей богатой курве, – говорю я спокойно.

      – Что?! Неужели он пошел к ней? – Ван Норден вне себя. – Послушай, где она живет? Как ее зовут?

      Я делаю вид, что не знаю.

      – Послушай, – умоляет он, – ты же свой парень. Ну помоги мне пристроиться к этому корыту!

      Чтобы успокоить его, я обещаю рассказать ему все, как только узнаю от Карла подробности. Впрочем, я и сам умираю от любопытства.

      На следующий день в полдень я стучусь к Карлу. Он уже встал и намыливает подбородок. По выражению его лица я ничего не могу определить, не знаю даже, скажет ли он мне правду. Солнце льется через открытое окно, птицы щебечут, но почему-то – и я не могу понять почему – комната кажется мне еще более пустой и бедной, чем обычно. Пол забрызган мыльной пеной, на крючке висят два грязных полотенца, их никто никогда не меняет. Сам Карл тоже не переменился, и это удивляет меня больше всего. Сегодня мир должен был радикально измениться – в лучшую или худшую сторону, но непременно измениться. А между тем все как всегда, и Карл спокойно намыливает лицо.

      – Садись… садись на кровать. Я тебе расскажу… только сначала подожди… подожди немножко…

      Он снова намыливает лицо, потом правит бритву. Он возмущен, что опять нет горячей воды.

      – Послушай, Карл… Я как на иголках. Ты можешь мучить меня сколько хочешь, но сейчас скажи мне одно – это было хорошо или плохо?

      Он поворачивается ко мне с помазком в руке и странно улыбается:

      – Погоди… скоро узнаешь…

      – Значит, все провалилось.

      – Нет… – говорит он, растягивая это «нет». – Ничего не провалилось, но ничего особенного и не вышло… Между прочим, что ты сказал в редакции? Как там обошлось?

      Я вижу, что из него ничего не вытянешь. Он скажет что-нибудь только тогда, когда сам этого захочет, и ни минутой раньше. Я ложусь на кровать и молчу. Карл продолжает бриться.

      Вдруг ни с того ни с сего он начинает говорить – сперва бессвязно, потом яснее, отчетливее и определеннее. Ему приходится делать над собой усилия, но он явно решился рассказать все; он говорит так, точно хочет облегчить совесть покаянием. Он даже вспоминает взгляд, который бросил на меня, садясь в лифт. Он задерживается на этом, как бы намекая, что это был решающий момент и что, если б можно было повторить все сначала, он не вылез бы из лифта.

      Когда он вошел, Ирен была в халате. На комоде стояло ведерко с шампанским. В номере – полутьма и приятный звук ее голоса. Карл подробно рассказывает мне о номере, о шампанском, о том, как гарсон его открыл, как хлопнула пробка, как шуршал халат Ирен, когда она подошла к нему поздороваться, – словом, обо всем, кроме того, что меня интересует.

      Он пришел к ней около восьми вечера. В половине девятого он начал волноваться, что опоздает на работу.

      – Я тебе позвонил часов в девять, да?

      – Да, примерно.

      – Я здорово нервничал, понимаешь…

      – Понимаю.