«Аррия Марселла» и другие новеллы. Перевод с французского Елены Айзенштейн. Теофиль Готье

это не могло понравиться маркизу.

      «И мосье маркиз, что он скажет по поводу этой стены?» – думал я.

      Львиная кожа упала на землю, и ее нежно-лиловые котурны нежно заблестели серебром рядом с моими домашними туфлями.

      «Он ничего не скажет, – проговорила маркиза, смеясь всем сердцем. – А если он увидит что-то? Как он увидит, если он ученый муж, самый безобидный в мире, это привычно для него. Ты меня любишь, малыш?»

      – Да, очень, очень.

      День пришел, моя возлюбленная ускользнула. Следующий день показался мне невероятно длинным. Наконец наступил вечер. Вещи происходили, как раньше, и вторая ночь ничем не отличалась от первой. Маркиза была все более и более восхитительной. Эта картина повторялась еще в течение долгого времени. Как будто я не спал ночью, а весь день находился в сомнамбулическом состоянии, которое не казалось здоровым моему дядюшке. Он в чем-то сомневался, может быть, прислушивался к двери и все слышал, потому что в одно прекрасное утро он так внезапно вошел в мою комнату, что Антуанетта едва успела прибрать ее. За ним следовал работник с плоскогубцами и лестницей.

      Дядушка высокомерно и строго посмотрел на меня, и этот взгляд сообщил мне, что он знает все.

      «Маркиза де Т… – это настоящая сумасшедшая, в ее голове живет сам влюбленный дьявол, – сказал мой дядя сквозь зубы, – однако она обещала вести себя умно! Жан, сними этот гобелен, сверни и вынеси его на чердак».

      Каждое слово моего дяди ранило меня, как кинжал.

      Жан свернул мою возлюбленную Омфалу, или маркизу Антуанетту де Т., вместе Геркулесом, или с маркизом де Т., и вынес их всех на чердак. Я не мог сдержать моих слез.

      Завтра мой дядя осмотрительно отправит меня в Б. … к моим уважаемым родителям, которым, как мы хорошо знаем, я ни слова не сказал о моем приключении.

      Мой дядя умер; мы продали его дом и мебель; гобелен был, возможно, продан вместе с остальным добром.

      Как всегда, по прошествии некоторого времени, направившись к торговцу-старьевщику, чтобы найти редкости, однажды я толкнул ногой огромный рулон, весь покрытый пылью и паутиной.

      «Что это такое? – спросил я Уверната.

      – Это гобелен эпохи рококо, который представляет любовь мадам Омфалы и мосье Геркулеса, это Бёве, все изображение отлично сохранилось. Купите у меня для Вашего кабинета; я не спрошу с вас очень дорого, потому что это для вас.

      При имени Омфалы вся кровь прилила к моему сердцу.

      «Разверните этот гобелен», – коротко и отрывисто сказал я торговцу, как будто в горячке.

      Это была она. Мне показалось, что ее ротик грациозно улыбнулся мне и что ее глаза сверкнули навстречу моим.

      – Сколько вы хотите?

      – Но я не могу Вам отдать его меньше чем за четыреста франков, это будет справедливо.

      – У меня их нет даже для меня. Я должен пойти, чтобы их найти; через час я буду здесь».

      Я вернулся с деньгами; гобелена больше