Постумия. Инна Тронина

взаимностью Чеславович не мог даже при огромном желании. Прослыть растлителем малолетних он, понятно, не жаждал, и потому начал демонстративно меня сторониться. При встречах смотрел в сторону, краснел и заикался.

      Я никому не говорила о своих чувствах к математику. Но весь класс к концу первой четверти об этом уже знал. Стали дразнить и его, и меня. Меня, конечно, больше, но Тадковский страдал сильнее. Теперь-то я понимаю, каких последствий он опасался. Но тогда я восприняла его поведение неверно. Решив отомстить за поруганную страсть, я разболтала подружкам «по секрету», что мы с математиком переспали, я уже беременна. В школе будто взорвалась бомба. Меня потащили к гинекологу и убедились в моей невинности. Но Чеславович, ожидая результатов, поседел с висков – в двадцать шесть лет.

      Разумеется, из нашей школы он уволился, едва дотянув до зимних каникул. Потом я узнала, что он женился на польской гражданке и навсегда уехал из России. Через некоторое время супруги из Кракова перебрались в Штаты.

      Итак, начался 2005 год, в котором моё детство треснуло и рассыпалось, как зеркало в преддверии беды. Изменилась я, изменился мир вокруг. Меня словно внезапно выбросили на мороз из тёплого дома…

      А мать после свадьбы Богдана неожиданно слегла с туберкулёзом лёгких. Постоянный стресс, перегрузки, плохое питание сделали своё дело. Меня, конечно, выпихнули с бабушкой в деревню – к её сестре, под Лугу. Там мы часто ходили на Мшинское болото за морошкой и клюквой. А мать дядя отправил в Сочи, к себе на родину. Там она и нашла себе жениха – врача-фтизиатра, который работал в санатории.

      Конечно, меня требовалось подготовить к такому удару. Мать не находила себе места. Богдан к тому времени жил своей семьёй. А вот мне предстояло принять или не принять нового папу.

      Меня срочно доставили в Сочи и познакомили с этим доктором. Сказали, что мама останется жить здесь. Я, если хочу, могу быть с ней и с Сергеем Альбертовичем. Есть ещё вариант – переехать к бабушке в коммуналку, на станцию метро «Лесная». А на «Просвете» обоснуется молодая семья.

      Я немедленно пообещала утопиться в Чёрном море, если мать не передумает. Теперь мне очень стыдно, но прощения уже не вымолить. Сергей Альбертович сразу же принялся меня воспитывать, чего категорически нельзя было делать. И смотрел он как-то брезгливо, и говорил через губу. Явно заранее записал меня в нахлебницы.

      Мать, конечно, раскашлялась, расплакалась. Даже дядя растерялся, что бывало с ним крайне редко. А я убежала в дом к его зятю – мужу старшей сестры Оксаны, уже покойной. И наотрез отказалась встречаться с будущим отчимом, а уж тем более жить на его метраже.

      Меня уговаривали всем миром, но ничего не добились. Я требовала возвращения в Питер. Мать нашла другого, и пусть остаётся с ним. Дядя мотался между тремя домами, как челнок, пытаясь найти компромисс. Мать, конечно, могла брачеваться и без моего согласия, но не хотела. Ей, видите ли, будет больно, если я уеду ожесточённая. Она не хочет меня терять. А мне не больно, что ли? Не хочет терять