Постумия. Инна Тронина

лишь после поняла, что тем вечером залетела. И ей нужно было что-то решать.

      Про те годы и дядя, и другие люди в возрасте рассказывали фантастические ужасы. В стране почти не было власти, и начинался голод. Продукты продавали по талонам, да и то если они были в наличии. Так же обстояли дела с мылом, стиральным порошком, сигаретами, водкой. Электричество горело тускло и периодически отключалось. Бывало так, что на всю улицу оставался лишь один фонарь. В городе, будто в блокаду, почти не осталось голубей – все пошли на щи.

      Жизнь рушилась вместе со страной. У каждого магазина змеилась длинная очередь. Плачевный финал перестройки не вселял никаких надежд на лучшее. Коллеги убитого мужа – сотрудники «антимафии» – мало чем могли помочь несчастной вдове. Её пенсия обесценивалась с каждым днём, и никакая индексация не спасала. Да и вообще тогда мало что покупали за деньги – больше меняли по бартеру.

      «Менты» и сами жили очень скромно, не всегда ели досыта. А работали, как каторжные – бандитизм буквально захлестнул страну. Старики говорили, что даже в гражданскую войну было лишь немногим хуже. Появились нищие, беспризорные. Воровали и грабили практически в открытую. И в этих условиях матери предстояло родить меня, а потом ещё и вырастить.

      Конечно, «антимафия» нас не бросила. Дядя Сева, тогда ещё молодой, но уже в третий раз женатый, буквально не вылезал из нашей квартиры на проспекте Просвещения. Делал там всю мужскую работу. Его супруга Лилия отдала матери для меня все вещички, оставшиеся после двух её сыновей, а также коляску и манеж. В магазинах ничего этого давно уже не было. Никаких «карт новорождённых» тогда и во сне не видели.

      Так и выживали – общиной; буквально «вставали на уши». И очень много сделал для нашей семьи Геннадий Иванович Петренко – заведующий этим отделом. Отец крепко с ним дружил. И Петренко всегда защищал лучшего своего оперативника от постоянных наездов.

      Я родилась 29 октября 1991 года, во вторник, рано утром. Была маленькая, тощая, слабая. Потом началась голодная и страшная зима. Сначала на прилавках не было вообще никаких продуктов. После нового года они появились, но уже по астрономическим ценам.

      Мать сидела в декрете, брат ходил в третий класс. Бабушка Галя после гибели сына так сдала, что ей самой требовалась помощь. Без помощи деверя вдова вряд ли сумела бы вытянуть своих сироток. И самим «ментам» было трудно – не только материально. Тогда их не жаловали, считали кем-то вроде энкаведешников, виновных в массовых репрессиях. И погибшего «легавого» никто особенно не жалел. В чиновничьих кабинетах мать наслушалась такого, что перестала туда ходить. Не только начальство – весь народ жаждал свободы и демократии. Это теперь, спустя двадцать три года, либералов дружно проклинают. А тогда они правили бал.

      Я, разумеется, ничего этого не помню. Но и дядя Сева, и Геннадий Иванович Петренко, и другие свидетели тех событий до сих пор диву даются. Тогда в стране оказалось невероятно мало патриотов, а теперь они размножились в геометрической