Весёлое мореплавание Солнышкина. Виталий Коржиков

ласточкой нырнуть в воду и открыл глаза.

      Над ним качал головой старый Робинзон: «Ай-ай-ай…»

      Солнышкин сидел в глубокой дыре, оттого что доски под ним с треском провалились.

      – Крепкая была качка, – сказал с улыбкой Робинзон и похлопал рукой по спинке топчана. – Видно, отслужил старина. Тридцать лет обеспечивал ночлег всем потерпевшим кораблекрушение. Ну, подъём, подъём!

      Солнышкин вскочил, высунул в открытое окно круглую, как яблоко, голову и зажмурил глаза. Сверкало солнце, приплясывало море, свистели птицы, а под окном потихоньку булькали ручейки. Он оделся, схватил ботинки, мешок и направился к двери. Но Робинзон надел на морщинистый нос очки и повернулся к нему:

      – Куда?

      – Искать пароход, – сказал Солнышкин.

      – А этот тебе не нравится? – спросил Мирон Иванович. – И команда получилась бы неплохая: Робинзон и Солнышкин!

      Солнышкину очень не хотелось обижать старика. Он ещё раз посмотрел на штурвал, на иллюминаторы, на окно, обращённое к заливу, и вздохнул:

      – Корабль что надо, да ведь он стоит на одном месте…

      – Эх-хе-хе… – усмехнулся Робинзон, – что верно, то верно. Всё на месте и на месте. Все уходят в море, а Робинзон живи один, волнуйся из-за них и шагай свои две мили в сутки!

      Он подошёл к большому глобусу, к которому были прицеплены белые бумажные пароходики, повернул его, и пароходики тоже завертелись и побежали по голубым морям.

      – Что ж, прикрепим сюда ещё один пароход, – сказал старик. – Пароход, на котором поплывёт Солнышкин.

      Потом он остановился у полки, взял что-то с неё, положил в карман кителя и вместе с Солнышкиным вышел из этой удивительной хижины.

      Привет Мирону Ивановичу!

      На каждом шагу Солнышкин поворачивал голову то влево, то вправо, потому что из каждого переулка то и дело раздавалось:

      – Мирону Ивановичу привет!.. Привет, Мирон Иваныч!

      А рота курсантов мореходной школы приветствовала его хором, будто старый Робинзон был сегодня именинником и одновременно командующим парадом.

      Всё в городе после ливня было чисто, ярко и празднично. Пуговицы на кителе маленького сухонького Робинзона сверкали, как адмиральские ордена. Он переступал через лужи и весело помахивал всем рукой.

      Вдруг из-за поворота кто-то закричал:

      – Стойте! Стойте!

      Робинзон и Солнышкин повернулись. По улице босиком шлёпал весь мокрый Васька-бич. Брюки у него были закатаны, в руках он держал раскисшие туфли, а с его чуба и длинного носа срывались громадные капли.

      – Мирон Иваныч! – заныл Васька… – Мирон Иваныч, помоги. Надоела эта тунеядская жизнь…

      – Неужто? – удивился Робинзон.

      – Ей-ей, – заплакал Васька.

      – Чем же тебе помочь?

      – Дай мне хороший пароход!

      – Так, так, – усмехнулся Робинзон, – ну, какой, например?

      – Ну… – замялся Васька, – чтобы боцман подобрей, а компот побольше.

      Васька забегал