Гэсэр. Народное творчество (Фольклор)

земная ширь,

      В золотящейся утренней рани

      Встал Гэсэр, сказал богатырь:

      «Мне баранье мясо и бычье

      Опротивело, не по нраву.

      Я хочу таежной добычи,

      На Алтае начнем облаву».

      На Бэльгэне Гэсэр поскакал

      По великим просторам Алтая,

      То мелькая средь голых скал,

      То в лесные чащобы вступая.

      Без ночевки-дневки три дня

      И три ночи он гнал коня.

      Но с кургана ли, с горной ли вышки,

      Даже из носу черной мышки

      Он и капельки крови не пролил,

      Кто же эти края обездолил?

      «Думал я, что алтайские горы,

      Что великие эти просторы

      Изобильны зверями с клыками,

      Что я встречу сохатых с рогами,

      Оказалось, – ни робкого зверя

      И ни хищного нет и в помине!» —

      Так сказал он, глазам не веря

      И ругаясь в таежной долине.

      Он взобрался на горный отрог,

      Удержаться от крика не мог:

      Там, где дол цветами разубран,

      Он увидел красавца изюбра!

      Глухоманью, в безмолвии диком

      За изюбром помчался он с гиком,

      Но заметил: наперерез,

      Там, где гуще листвы навес,

      Скачет всадник в булатной броне

      На кроваво-рыжем коне.

      Красным солнцем лик обожгло,

      Рдеет киноварью седло,

      Косы черные – в целую сажень.

      Сразу видно: всадник отважен!

      На Гэсэра не глядя, стрелок

      Из колчана стрелу извлек,

      И, прицелясь, метнул ее

      Из бухарского лука богатого,

      И пронзил изюбра рогатого.

      Повезло удалому стрелку!

      Он добычу схватил на скаку

      И, Гэсэра не замечая,

      Ускакал по лесной стороне

      На кроваво-рыжем коне.

      Рассердился Гэсэр, и слез

      Он с гнедого и сдвинул брови:

      «Эта наглость и дерзость мне внове.

      Мне он выскочил наперерез

      И, добычу мою отняв,

      Ускакал от меня стремглав!

      Разве женщина я, чтоб и впредь

      Оскорбленья такие терпеть?»

      Так воскликнул, и в грозный пляс

      Он пустился, гневом объятый.

      Он зубами скрипел, разозлясь,—

      Были зубы его как лопаты!

      На гнедого он сел опять,

      Поскакал, но не мог догнать

      Неизвестного верхового

      На кроваво-рыжем коне,

      И не слышал на крик никакого

      Он ответа в лесной тишине,

      Хоть кричал он криком то властным,

      То пронзительным, то громогласным

      Догони такого, поймай!

      Взял он в рот красный камень задай,

      Искрошил сорока зубами,

      Бросил крошево на небосвод

      И развеял за облаками.

      И разверзлось сто непогод,

      И жара упала такая,

      Что замолкла река, высыхая,

      Закипел лошадиный навоз.

      «Экий сильный нагрянул мороз!

      Я замерзну в чужой стороне!» —

      Крикнул всадник на рыжем коне.

      А потом поплотней натянул

      Малахай