Отравленная страсть. Сергей Бакшеев

он же… не красивый.

      – С чего вы взяли?

      – Седой уже.

      Ладонь вахтера прошлась по белому ежику волос, губы усмехнулись.

      – Это не столь важно.

      – А что важно?

      – Отношение к женщине.

      – Отношение…, – я хлебнул чай, попробовал варенье. Кисло-сладкое, в самый раз. И тут же вырвалось: – Но я же люблю ее!

      – А в чем это выражается?

      – Я хочу ее, – выдохнул я и отвел глаза.

      – А до встречи с ней вы никого не хотели?

      – Почему? Да я… почти всегда хочу.

      – Значит, вы всегда влюблены?

      – Нет. Это на уровне физиологии.

      – Вот именно. Гормоны, мужские гормоны играют. Так может и сейчас у вас не любовь, а так…

      – Нет, сейчас совсем по другому. Я все время о ней думаю, я… я сгораю от любви.

      – Или от ревности?

      – От ревности тоже, – согласился я.

      Вахтер усмехнулся:

      – Этим молодежь и отличаетесь от стариков. У вас – огонь, у нас – пепел. Эх, пойду-ка я за водичкой схожу. Ночь еще долгая впереди.

      Он взял чайник и заковылял по коридору.

      – Франц Оттович, давайте помогу? – запоздало предложил я.

      – Нет, мне все одно в туалет надо. Ты за дверью пока пригляди.

      – Хорошо. Не беспокойтесь.

      Оставшись один, я вспомнил разговор Калинина по телефону с неким Петром Кирилловичем. Левые автомобили. Вот, оказывается, как делают деньги чиновники. Калинину угрожали, ссылаясь на Отара Тбилисского. А фамилия погибшего Андрея – Воробьев. Много нового я узнал из случайно подслушанного разговора. Надо записать, пока не забыл.

      Я взял маленький листочек со стола и написал: «Отар Тбилисский. Андрей Воробьев. Петр Кириллович». Хотя фамилия Калинина и без того слишком хорошо врезалась мне в память, я приписал и ее.

      Из коридора послышались шаги вахтера. Объяснять свои записи постороннему человеку не хотелось. Я торопливо согнул бумажку и сунул в кошелек под надорванный карман. Как только старик включил чайник, я поспешил расстаться.

      Утром меня разбудил стук в дверь.

      – Заколов, вас к телефону, – услышал я голос Франца Оттовича.

      Меня как пружиной подбросило с кровати. Женя! Я напялил штаны и стремглав пронесся по коридору. За спиной затихал хриплый голос вахтера:

      – Я уже собрался уходить, а тут звоночек. Вас…

      Меня умиляло, что семидесятилетний человек ко всем студентам обращался на вы. Он еще что-то объяснял, но я уже схватил трубку:

      – Женя! Привет!

      Трубка дышала тишиной. Я различал даже звук разлепляющихся губ.

      – Привет, Заколов, – раздался в телефоне неуверенный голос. – Но это не Женя. Я – Ирина. Глебова.

      – Да. Ира. Здравствуй, – я в миг стух, словно из меня выпустили пар, и попытался оправдаться: – Тут мне не правильно сказали…

      – Ничего я не успел сообщить, – шипел рядом недовольный вахтер. – Евгению я бы узнал.

      – Быстро бежал, почти летел. Отдышался? –