Сто дней до потопа (сборник). Юлия Вознесенская

Вождя был готов к чему угодно – к недоверию, негодованию и даже насмешкам, но не к тому, что он услышал.

      – Ты что, дядя, ненормальный или пьяный? За такие слова знаешь, куда угодить можешь? Еще и нас за собой потащишь. А ну, катись отсюда, да поживей! Тоже мне Сын Вождя нашелся!

      Парни угрожающе двинулись на него, а когда он повернулся, чтобы уйти, кто-то из них догнал его и дал ему пинка. Он пробежал несколько шагов и упал. Сзади раздался хохот. Сын Вождя поднялся и ушел, не оглядываясь и глотая слезы. Он был вдвое старше этих ребят, но драться совсем не умел, да и не хотелось ему с ними драться..

      Прошли годы, теперь он искал одной лишь правды об отце и неожиданно нашел ее в этом последнем томе с перепиской. Нашел и ужаснулся. Именно из этой переписки Сын Вождя понял, что он и его мать были такими ничтожными вешками на жестоком пути Вождя к власти, что только профессиональная привычка придавать значение мелочам заставила «кожаных курток» уделять так много внимания самому факту существования сына Вождя. Для Вождя этот факт, разумеется, никакого значения не имел.

      Ненависть к любому противлению и несогласию, жестокость к врагам, настоящим или мнимым, сопротивляющимся или поверженным, упоение самой возможностью проявлять насилие – вот чем были полны письма, записки и резолюции Вождя. Он читал строки этих документов, и ужас охватывал его.

      Сын Вождя на несколько дней утратил всякую осторожность. Он принес книгу домой, на ночь спрятал ее в шкафу под теплым бельем, а назавтра снова вышел из дома и полдня ездил на трамваях, дочитывая ужасный том. Он риковал как никогда – почти никогда, потому что рушилось все: не он один был обманут – весь мир был обманут! Он читал и не понимал всеобщего ослепления: как же другие читают эти письма и не видят истины? Как можно не заметить этой сатанинской злобы, коварства и полного равнодушия не только к отдельным людям, но и к человеку вообще? Но – не замечали! Это было чудовищно, необъяснимо, здесь действовала какая-то государственная мистика.

      Он понял, что и его самого продолжали скрывать от мира уже не потому, что его положение могло быть кем-то использовано как знамя переворота, но лишь потому, что он был НЕЗАКОННЫМ сыном Вождя, а это могло бросить тень небезупречности на культовую личность. Они и убить его не смели оттого, что тайна этого убийства тоже могла когда-нибудь всплыть и нанести урон каноническому образу Вождя.

      Он не стал возвращать книгу в кинотеатр, просто оставил ее на сиденье в трамвае.

      Он уже давно проехал свой кинотеатр. Ах, пора, давным-давно пора бы все простить и забыть, да вот, не получается…

      По другую сторону из окон трамвая стал виден парк, и он пересел на ту сторону, чтобы поглядеть на деревья. Он очень любил деревья и стал смотреть на них, чтобы отвлечься от мыслей о Вожде: не хотел он сегодня думать о нем, совсем не хотел…

      Ветер в парке гулял свободней, чем по улицам, гонимый им снег вздымался от земли седыми вихрями и завивался в крутые столбы, и вдруг ему показалось, что между черных стволов