Обширная территория. Симон Лопес Трухильо

по бригаде умирали со смеху, аплодировали ему и похлопывали по плечу. Ну, силен, брат, кричали они, теперь давай бревно на спину взваливай. Бригадир, увидев, что лесоруб из Педро никудышный, отвел его к пильщикам. Там тот провел остаток дня в совместном труде, подстраивая свои рывки за шершавую ручку пилы к движениям Асторги – стоявшего по другую сторону бревна толстобрюхого хама, который обзывал его тупицей, слабаком, щенком, криворуким, болваном и жалом во плоти. К концу смены плечи затекли, руки дрожали.

      Бригадир снова подошел к Педро на выходе.

      – Слышь, парень, сможешь журнал заполнять?

      И начались недели, когда он смотрел, как работают другие. На него почти не обращали внимания, пока он записывал, сколько кругляка влезло в грузовик, и сверял количество бревен и годовых колец, которых не должно быть меньше положенного. Существовали правила. Валить можно только старые эвкалипты. Детей не трогали. Обычно в машину помещалось от пятидесяти до восьмидесяти бревен, готовых к очистке и распилу. Иногда Педро от скуки воображал, что у годовых колец свой язык и в них, как на фотографиях, запечатлены истории и воспоминания деревьев: одноклассники на линейке, за партами в классе по двое, передают друг другу записочки, перешептываются, гоняют мяч на перемене. Так он думал, когда тяжелый брус ударил его по затылку. Хохот наемных стропальщиков въелся в кожу, как татуировка. Даже бригадир хохотнул. Педро медленно потер ушибленное место и тоже засмеялся. Поправил каску. Не обращай внимания на Асторгу, говорили ребята, у него просто шуточки такие, привыкай. Педро сделал это по-своему: поднял камень и кинул толстобрюхому в голову.

      Полтора месяца работы измотали Педро. Особенно худо было в первые дни. В любую погоду плестись за рабочими вверх-вниз по холму, руки в земле, черные от грязи ногти, пестицидная пыль, от которой кашель и синусит, подушечки пальцев так засажены занозами, что нет смысла доставать их. Жизнь в коллективе. Сальные шуточки. Его вялое сопротивление. Ребята говорили, что у него нет чувства юмора. Чего ты не смеешься, Питер, это же хохма. Он опускал руки, сжимая журнал, смотрел в землю позади остальных. Тогда-то он и начал в обеденные перерывы собирать коробочки эвкалипта. Брал похожие по размеру, делал отверстия в верхней части. И говорил себе: лучше быть кустарем, чем батраком.

      В довершение ко всему в конце первого месяца у него украли зарплату. Он бережно спрятал купюры на дно рюкзака в каморке, где Асторга без стеснения мастурбировал, угрожая обрызгать того, кто будет подглядывать или болтать. Да расслабься. Всем плевать, говорил ему лесоруб Хуан Карлос. Чего ты себя накручиваешь? В тот вечер, не обнаружив пачки голубых бумажек, свернутых в трубочку и спрятанных в чистые носки, Педро пошел наверх по холму, не разбирая дороги. Сел на сосновый пень и постарался не заплакать, но не смог.

      Мир словно остановился. Хотя жизни в этих местах оставалось немного, тихими их было не назвать. Поляны, усеянные ветвями и щепой, пыль, металлические тросы, залитые потом глаза, крюки, примитивная живность, увядшие растения, кольцевые