Память льда. Том 1. Стивен Эриксон

и его солдат, разрушение планов Ласиин, все эти достижения одно за другим обращались в пыль в мыслях капитана.

      Он был уже не тот, что прежде, и это новое рождение было ему не по нраву.

      Боль высасывала из мира свет. Боль корёжила. Превращала его собственные плоть и кости в чужой и чуждый дом, из которого, казалось, нет выхода.

      Звериная кровь… она шепчет о свободе. Шепчет, что можно вырваться – из плоти, но не из тьмы. Нет. Выход там, куда ушёл Пёс, глубоко в сердце проклятого меча Аномандра Рейка – в тайном сердце Драгнипура.

      Он чуть не выругался вслух, взбираясь по тропе на гору над Разделом. Дневной свет уже начал меркнуть. Волнующий травы ветер улёгся, его хриплый голос стал теперь едва слышным шёпотом.

      Шёпот крови был лишь одним из множества, и все добивались внимания, все предлагали свои противоречивые советы – несовместимые пути спасения. Но для них спасение – всегда бегство. Несчастная крыса больше ни о чём не может думать… а камни усаживаются… оседают.

      Отчуждение. Всё, что я вижу вокруг… кажется чужими воспоминаниями. Трава на низких холмах, выступы горной породы на вершинах, а когда солнце садится и ветер стихает, пот на моём лице высыхает, и приходит тьма – и я пью её воздух, словно целительную воду. О, боги, что это значит?

      Смятение не ослабевало. Я сбежал из мира этого меча, но чувствую на себе его цепи, они натягиваются, сжимают всё сильнее. И в этом давлении – ожидание. Когда сдашься, когда покоришься? И ожидание перерастёт… во что? Перерастёт во что?

      Баргаст сидел среди высокой, рыжеватой травы на вершине холма над Разделом. Сегодняшний поток торговцев уже начал мелеть по обе стороны баррикады, клубы пыли – рассеиваться над разъезженной дорогой. Другие разбивали лагеря – горловина на перевале уже превращалась в неофициальный пограничный пост. Если ситуация не изменится, пост пустит корни, станет деревушкой, затем городком.

      Но этого не случится. Мы слишком непоседливы. Дуджек определил наше ближайшее будущее в клубах пыли, которую поднимает армия на марше. Хуже того, в этом будущем есть прорехи, и похоже, что «Мостожоги» провалятся в одну из них. Бездонную.

      Задыхаясь, подавляя очередной приступ боли, капитан Паран присел на корточки рядом с полуголым, покрытым татуировками воином.

      – Ты с самого утра надулся, как племенной бхедерин, Тротц, – сказал он. – Что вы там со Скворцом задумали?

      Тонкогубый, широкий рот баргаста скривился в чём-то отдалённо напоминающем улыбку, тёмные глаза продолжали неотрывно следить за происходящим внизу, в долине.

      – Холодная тьма проходит, – пробурчал он.

      – Худа с два! Солнце зайдёт через минуту, идиот.

      – Холод и лёд, – продолжил Тротц. – Слепой к миру. Я – Сказание, и Сказание слишком долго не звучало. Но время пришло. Я – меч, который вот-вот вырвется из ножен. Я – сталь, и в свете дня я ослеплю вас всех. Ха!

      Паран сплюнул в траву.

      – Молоток упоминал, что