402 метра. Константин Костин

ко другое определение, возникшее в США в середине ХХ века – «стритрасеры».

      Да, расинг. Расинг – спорт не для слабонервных. Расинг – это даже не спорт. Расинг – это религия, поклонение мотору и всему, что к нему прилагается. А прилагаться к нему может все, что угодно, и совсем не обязательно Impreza WRX. Достаточно какого-нибудь шедевра конструкторов с ВАЗа типа 2108, были бы руки заточены. Или голова. На худой конец – толстый бумажник, кому что Бог дал. В идеале, конечно, и то, и другое, и третье. Только такое встречается крайне редко.

      «Безбашенные сорвиголовы»? Ну-ну. Пять сотен автомобилей, освещающих фарами заводской забор и асфальт, полторы тысячи человек – и все безбашеные? А у кого с головой порядок? У тех, кто субботнюю ночь проводит пьянствуя в подъезде? Или говоря наркотикам «иногда»? Спорный вопрос.

      Расинг – это 402 метра асфальта, визг резины, свист тормозов. Останется только один, тот, кто заберет призовой фонд. Тонны две рублей, не больше. Говорят, американцы, живущие, по слухам, в Америке – самой богатой стране мира, готовы горло перегрызть друг другу за двадцатку. Именно столько составляет их призовой фонд. Расинг в Штатах – способ заработать на жизнь, у нас – на пиво. Нет, за рулем, разумеется, никто не пьет. До или после – всегда пожалуйста, но не за рулем.

      Расинг – это грохот музыки на предельных децибелах, красивые машины и почти такие же красивые девчонки. Любой, кто встает на стартовую черту преследует одну цель: выплеснуть излишки адреналина. А выиграть – дело десятое.

      Ночь, улица, фонарь, дорога. У стартовой черты, рядом с желтым Пыжом с желтой же мигалкой скромно приютился темно-зеленый Крузак. Колхозник, размерами способный поспорить с эсминцем, завершался полуприцепом с зачехленным авто. Позади прицепа, у выступающего из-под брезента антикрыла, стоял я.

      – Ну-ка, ну-ка, – подошел круглолицый человек в красной куртке с надписью «Любительская Лига Автоспорта», натянувшейся на комке нервов. – Это что у тебя? Самолет?

      – Вертолет, – Пчелкин, хозяин крейсера, щелкнул Павла по руке, потянувшейся к брезенту.

      Про этого кадра можно рассказать многое, но лучше не стоит. Павел нездорово напрягается, когда слышит свою фамилию, а про остальное и говорить нечего. Этакий человек-загадка, темная лошадка. Президент ЛЛАС, чья биография – сплошь белые пятна, но даже то, что не покрыто тайной, заставляет о многом задуматься. В общем, про Пашу секретные материалы снимать можно.

      – Опаньки, – протянул, подкравшись, Слава. – Это у тебя откуда? У Сухова стырил?

      – А потом догнал, и еще раз стырил, – усмехнулся я.

      Не нравится мне этот парень, что тут поделать? Не нравится, и все тут. Я с этим человеком не то что в баню, в разведку не пошел бы. Одни его тусклые, выцветшие рыбьи глаза о многом говорят. Кажется, не было такого мига, когда в них промелькнуло хотя бы какое-то выражение.

      – Гонять будешь? – осведомился Павел.

      – Не-а, – ответил я. – Просто Сане нравится таскать за собой прицеп с погремушкой.

      – Ладно, летчик, – махнул рукой президент. – Правила ты знаешь.

      – Я все знаешь, – зевнул я.

      – Все? – напрягся Павел.

      – Расслабься, – похлопал его по плечу тезка. – Ни черта он не знает.

      А я уже двигался к желтому 307.

      – Сашка! – мне на шею бросилась Лена. – Ты гоняться?

      – Нет, я гоняться, – улыбнулся я.

      В отличие от Славы, она мне нравилась. И не за длину ног, не за симпатичное личико, не за фары размером с арбузы, отнюдь. Лена обладала редкой способностью не думать вообще, и перед тем, как что-либо сморозить – в частности. Интересный для общения человек. Диагноз – пробка.

      – Привет, Круглый, – помахала ручкой сидящая за рулем Пыжа Алла.

      Нет, не дурак. И пуза у меня нет. Причина в другом – куда ни плюнь – я везде Саша. Александров Александр Александрович. Да, поначалу – смешно. А когда я понял, что отец решил пошутить покруче, чем дед – веселье куда-то пропало.

      – Привет, привет, – протянул я, выкладывая на торпедо три сотенных бумажки.

      – Регистрируешься? – нахмурилась Смирнова. – Ты машину сделал?

      – Типа того.

      – Марка?

      – Червонец.

      – Еще бы! Номер тот же?

      – Без номера.

      – Да? – девушка, удивленно приподняв бровь, внесла в реестр мои данные. – Расписка?

      Найдя в кармане завалявшийся протокол, я накарябал на обратной стороне, что ответственность за все последствия несу я, только я, и никто, кроме меня. Точка. Дата. Автограф.

      – Ну, Саша, покажи теперь свой параплан, – попросил Павел.

      Мне не сложно. Тем более, у скрытого чехлом болида образовалась приличная толпа, и каждый второй старался заглянуть под брезент. Тезка пока сдерживал натиск, стоя грудью на защите АвтоВАЗа, но силы были не равны. Он меня-то едва не зашиб в горячке, а что говорить про остальных зевак? Однако, получив дружескую оплеуху, Саша успокоился, и позволил мне убрать брезент.

      Сейчас!