Свихнувшийся вагон. Наталья Лаврецова

с этой, папиной стороны, проводница развернулась, и – пошла на него!

      Она «шла» на него, как идет тореадор на быка, всем корпусом, грудью, руками и ногами, вмиг забив папу в угол купе, словно мяч в угол ворот. Забитый в угол папа был нокаутирован, обезврежен и ей не опасен. Приблизив каучуковые губы к самому его лицу, она прошипела ему в самое ухо:

      – Потому, уважаемый папа, что… – но вдруг оборвала себя на полуслове. Поддернув темный рукав униформы, бросила взгляд на маленькие, спрятанные под рукавом часики:

      – Потому что сейчас только девятнадцать часов десять минут! – и улыбнулась, довольная, что смогла хоть что-то объяснить этим непонятливым, разновозрастным детям.

      Но и после ее аргументированной речи, их лица не прояснели.

      – Ну и… что? – позволила себе нетактичность мама. – Почему мы не можем захотеть выпить чаю в девятнадцать часов десять минут?

      Та, казалось, хватанула ртом горячего пара.

      – Конечно! – выдохнула она. – Конечно, вы можете захотеть выпить чаю когда угодно! Когда вам будет угодно! Но ведь мы еще даже не проехали… Назярь! – и передернула плечами, понять, что уж на этот-то раз сказала больше, гораздо больше, чем ей следовало.

      – Ах, Назярь… – мама оглянулась в надежде, что, может, кто-то понял больше ее.

      – Да, Назярь мы действительно не проезжали, – кивнул папа.

      И дети закивали тоже, обрадованные, что услышали от нее хоть одно знакомое слово:

      – Да, верно! Назарь не проезжали! Точно!

      – Вот, видите! – акулий рот захлопнулся.

      – Что – видим? Что не проезжали Назярь? – пыталась воззвать к здравому рассудку мама. – А чай причем?

      Проводница, принявшая было более осмысленное выражение, покривилась снова: весь труд по объяснению пропадал даром.

      – Послушайте… – вылезая из угла, попытался реабилитироваться папа: – Что вы нам мозги пудрите? Назярь не Назярь, при чем тут это? Вы что, своих обязанностей не знаете? В них, между прочим, входит обслужить пассажиров, по их желанию подать им чай, кофе…

      – Шоколад в постель… – вдруг плотоядно лязгнула зубами проводница.

      – Так, кажется, я поняла! – голос мамы прозвенел жизнеутверждающе.

      – У вас просто не нагрет бак! – втиснула она свое заключение в простую логическую формулу. – Так бы сразу и сказали, что кипяток, мол, будет после Назяря…

      – Бак? Причем тут бак? Какой бак, гражданка?

      – Обыкновенный. Для кипятка! – не снижала своего жизнелюбия мама.

      Члены семейства тоже обрадовались таким простым и понятным маминым доводам.

      – Который у вас стоит при входе!

      – Который вы топите углем!

      – Из которого вы всем наливаете чай!

      Но проводница продолжала сверлить взглядом маму, словно пытаясь сделать в ней дырку.

      – Бак у меня давно нагрет, гражданка! – и она облила маму… не кружкой, не стаканом, не ушатом – целым баком презрительного яда.

      – Что ж, раз вы так хотите – будет вам чай! Только не говорите потом, что