Эмигрантские тетради: Исход. Федор Челноков

Федора Челнокова тем более ценно, что он, казалось бы, стремится держаться позиции стороннего наблюдателя. И здесь нам не стоит удивляться тому, что некоторые портреты деятелей Белого движения не совпадут с каноническими – именно в свободе языка и оценок притягательность его текста, имеющего незамысловатую драматургию дневника.

      Слева – Михаил Васильевич Челноков, справа – Федор Васильевич Челноков, 1922 г., Ялта

      Продвигаясь по тексту воспоминаний, я спрашивал себя: кто он, Федор Челноков? Мог бы я найти с ним общий язык, были бы у нас какие-то общие взгляды, смог бы я с ним по-дружески поболтать? Или меня бы отрезала от него подчеркнутая отстраненность, ироничность, местами язвительность Федора Васильевича, то самое пушкинское, из эпиграфа к Онегину «внутренне высокомерие», о котором поэт добавляет: «быть может, необоснованное» ("sentiment de supériorité, peut-être imaginaire"). Вопрос у меня возникал, поскольку, как всякий читатель, я хотел бы знать, полагаться ли мне на то, что он мне рассказывает, в какой мере я могу принять его видение, его картину мира? Ведь читая, мы в какой-то мере соглашаемся с автором, а в какой-то мере спорим, вступаем с ним в диалог.

      Михаил Челноков с женой Елизаветой и сыном Васей в дверях своего дома в Белграде, 1922 г.

      Вот о чем я думал, когда, уже неоднократно прочтя текст, получил фотографию Федора Васильевича периода эмиграции, когда он писал свои воспоминания в Берлине. Ее мне прислала Наташа Бахрушина в ответ на просьбу найти хоть какие-нибудь свидетельства жизни Челнокова в эмиграции. Она неожиданно нашлась в доме матери Наташи, в Антибе. Эта фотография человека с бородкой, спокойно смотрящего прямо в объектив, вполне совпадала с моим представлением об авторе текста. Рядом с ним его брат Михаил, тот самый последний московский городской голова, о котором Столыпин сказал, что из всех людей он хотел бы иметь дело только с ним, поскольку он – «человек дела». Вот этот ровный, спокойный, созерцательный взгляд и сопровождает нас в воспоминаниях Федора Васильевича, поразительно перекликаясь с фотографиями его брата, Сергея, которые и привели нас к предложенным здесь воспоминаниям.

      Текст Федора Челнокова изначально представлял собой рукопись, состоявшую из 16 пронумерованных тетрадей. Тетради не были разбиты на главы в соответствии с предметами, о которых идет речь: это были воспоминания в той изначальной форме, в которой они записывались Федором. Текст не был как-либо правлен самим автором, и новые воспоминания, к которым он возвращался, писались в продолжение уже написанного, а не вставлялись в соответствующее место в более раннем тексте, где о предмете шла речь.

      Оригинальный текст рукописи распадается на две различных по содержанию и манере письма части. Первая описывает эмиграцию из России и скитание по Балканам с последующим возвращением в Крым, вторая содержит воспоминания о московской жизни. Дневник эмиграции, публикуемый