Северный компас. А. Чайковский

а форма висела на нём, как на вешалке.

      Одним из обязательных ритуалов был ежедневный просмотр новостей. Ровно в восемь вечера всю роту, а это без малого триста человек, усаживали ровными рядами в казарме, на центральном проходе, так называемой «пролётке». Перед ними, на специально прикрепленной к потолку полочке, возвышался старенький телевизор, который и транслировал новости на Первом канале. Предполагалось, что будущие защитники Родины должны быть в курсе всех политических событий. Но на деле всё обстояло несколько иначе.

      Как только на экране появлялась заставка новостной программы, по рядам, начиная с самых задних и докатываясь почти до первых, пробегала сонная волна. Матросы, измотанные дневными занятиями, один за другим опускали головы на плечи или спины впередисидящих товарищей, и вскоре вся рота, за исключением нескольких самых стойких или самых боязливых, мирно посапывала, убаюканная монотонным голосом диктора. Это было настолько обычным делом, что никто уже не обращал на это внимания.

      Иногда, впрочем, проводились занятия по полит подготовке, где проверялись знания, полученные из этих самых новостей. И вот тогда-то Артёму, как и многим другим «спящим красавцам», приходилось несладко. Однажды его вызвали к доске. Замполит, строгий офицер в чине капитана второго ранга, с пронзительным взглядом, спросил, какие важные события в стране и мире он узнал из вчерашних новостей. Артём стоял, переминаясь с ноги на ногу, и мучительно пытался вспомнить хоть что-нибудь. В первых рядах сидели призывники из Москвы – ребята более бойкие и начитанные, – и они, не скрываясь, посмеивались над его замешательством.

      – Ну, так что, матрос Орлов? Какие новости? – нетерпеливо повторил замполит.

      – Я новости не смотрел, товарищ капитан второго ранга, – честно, хоть и с трудом, выдавил из себя Артём.

      Ему было невыносимо стыдно. Стоять перед всей ротой, чувствовать на себе сотни любопытных, а где-то и насмешливых взглядов, было хуже любого наказания. Он чувствовал себя полным ничтожеством, не оправдавшим доверия.

      Вечером того же дня, подавленный и униженный, Артём стирал свои носки в умывальной комнате. В помещении, кроме него, был только один человек – крепкий, черноволосый парень, дагестанец, сидевший на подоконнике и молча наблюдавший за ним. Артёму показалось, что и этот незнакомец смотрит на него с осуждением, и от этого стало еще тошнее на душе. Он старался не встречаться с ним взглядом, сосредоточенно возя куском мыла по мокрой ткани.

      После долгой, тягостной паузы дагестанец вдруг нарушил молчание.

      – Молодец, – сказал он неожиданно спокойно, с легким акцентом. – Всё правильно сказал. Честно.

      Артём удивленно поднял на него глаза. В словах дагестанца не было ни насмешки, ни осуждения, а лишь какое-то странное, почти одобрительное спокойствие. Эта неожиданная поддержка от незнакомого человека почему-то немного успокоила Артёма.

      Несмотря на все тяготы и лишения учебной жизни,