Северный компас. А. Чайковский

направляя обломок от одного плавающего предмета к другому.

      Он собирал все, что могло хоть как-то пригодиться: куски брезента, обрывки веревок, какие-то пластиковые контейнеры. Каждый найденный предмет, даже самый незначительный, казался ему бесценным сокровищем. Страшнее всего было обыскивать трупы своих товарищей, качавшиеся на волнах рядом с обломками. Но отчаяние и жажда жизни пересиливали ужас и отвращение. Он должен был использовать любой шанс.

      Глава 18: Пища Отчаяния

      И вот, в кармане одного из погибших он нащупал маленький, но такой важный предмет – пьезозажигалку. Сердце Артёма екнуло в надежде. Но радость была преждевременной. Зажигалка отсырела от морской воды. Пьезоэлемент исправно щелкал, но предательски не выдавал ни единой искры. Это было жестокое разочарование, еще один удар судьбы. Однако ему попался большой кусок непромокаемого брезента и несколько обломков легкого пластика. Это было немного, но он не сдавался. Даже без огня эти находки могли дать ему хоть какое-то укрытие и шанс продержаться еще немного.

      Несмотря на постигшее его разочарование с зажигалкой, Артём не собирался сдаваться. Он сунул отсыревшую зажигалку себе подмышку раненой руки, прижав её к телу в наивной надежде, что тепло сможет хоть немного просушить механизм и вернуть ему способность высекать искру.

      Продолжая свой скорбный обход плавающих обломков, он вдруг заметил несколько консервных банок, тускло поблескивающих на поверхности воды. Голод с новой силой скрутил его желудок. Подгребая к ним своей импровизированной доской-веслом, он с жадностью вылавливал их одну за другой. Но и здесь его ждало разочарование – все банки, выброшенные взрывом или волнами с камбуза, оказались вскрытыми и пустыми.

      Однако, присмотревшись повнимательнее, Артём заметил, что на стенках и в углах банок застыли белесые, похожие на парафин, остатки говяжьего жира. Это было немного, но в его положении и это казалось настоящим пиршеством. Дрожащими от холода и слабости пальцами он выскребал эти жалкие крохи и жадно отправлял их в рот. Жир был холодным, безвкусным, но он давал хоть какую-то энергию, хоть какую-то иллюзию сытости. Это была пища отчаяния, но она помогала ему держаться, бороться за жизнь.

      Едва Артём успел проглотить последние крохи говяжьего жира, как небо, до этого хмурое и серое, разверзлось холодным, пронизывающим дождем. Капли, крупные и тяжелые, барабанили по его обломку, по воде, по его измученному телу, смывая остатки тепла и надежды.

      Он поспешно развернул найденный кусок брезента и, насколько позволяла раненая рука, закутался в него, пытаясь создать хоть какое-то подобие укрытия. Под этим хлипким навесом стало немного суше, но холод пробирал до костей. Тогда Артём принялся дышать под брезент, пытаясь согреть небольшое пространство своим дыханием, создать хоть иллюзию тепла в этом ледяном аду. Каждый выдох был драгоценен, каждый глоток воздуха – на вес золота. Дождь лил не переставая, и Артём, сжавшись в комок под своим импровизированным укрытием,