Северный компас. А. Чайковский

трубами. А «карасей», вроде Артёма и Бахи, на серьезные работы почти не ставили, ограничиваясь лишь уборкой помещений да мелкими поручениями.

      Работа в трюмах была не только тяжелой, но и опасной. Бесконечные лабиринты труб, сотни клапанов и задвижек, высокое давление, раскаленный пар – всё это требовало не только физической силы, но и опыта, знаний, предельной внимательности. Одно неверное движение, одна ошибка – и можно было получить серьезное увечье, ожог, или даже спровоцировать аварию, которая поставит под угрозу жизнь всего корабля. Поэтому старшие, обладавшие необходимым опытом и знаниями, брали на себя самую ответственную и опасную работу, не доверяя ее неопытным «карасям».

      Артём понимал это, и от этого понимания становилось не легче. Он видел, как тяжело приходится его старшим товарищам, и осознавал, что когда он отслужит свой год, когда наберется опыта и знаний, ему предстоит точно так же «вкалывать» (другого слова тут и не подберешь) в этих раскаленных, душных трюмах, неся на своих плечах груз ответственности за жизнь и безопасность всего корабля. Эта перспектива не радовала, но и не пугала. Это была просто суровая флотская реальность, к которой нужно было готовиться.

      В один из дней Артём и Баха, под руководством своего мичмана, спустились в самое сердце корабля – в отсеки с охладительными установками. Мичман, старый морской волк, терпеливо объяснял им принцип работы этих сложных систем, показывал расположение основных узлов, рассказывал о возможных неисправностях и способах их устранения. Они внимательно слушали, стараясь запомнить каждое слово, ведь от этих знаний зависела их будущая служба.

      Во время одного из таких «уроков» Артёму приспичило в туалет. Извинившись перед мичманом, он поднялся на матросскую палубу, где располагался ближайший гальюн. В узком проходе, ведущем к заветной двери, стояли двое «годков», о чем-то лениво переговариваясь. Артём, стараясь не привлекать к себе внимания, молча прошмыгнул мимо них, сделал свои дела и уже собирался так же незаметно вернуться обратно, как вдруг «годки» преградили ему путь.

      – Эй, карась, ты что, совсем обнаглел? – враждебно прошипел один из них, тот, что был повыше и покрепче. – Мимо старших ходишь, как мимо пустого места? Ты что, не знаешь, что сначала надо сказать: «Добро пройти!», и только потом, если разрешат, двигаться?

      Артём растерялся, слова застряли у него в горле. Он ничего не ответил, лишь опустил глаза.

      – Ставь «лося»! – коротко бросил первый «годок», и в его глазах блеснул недобрый огонек.

      Артём знал, что это значит. В этот момент он предпочел притвориться слабым, не ввязываться в заведомо проигрышный конфликт. Покорно, без единого слова протеста, он скрестил руки у себя на лбу, ладонями наружу, готовясь к унизительной процедуре.

      «Годок» размахнулся и со всей дури врезал ему по скрещенным рукам. Боль была такой силы, что у Артёма потемнело в глазах, искры посыпались, словно от короткого замыкания. Голова загудела,