Пятая печать. Александр Войлошников

импотентная обезьяна груши палкой околачивала?

      Но!.. как только обезьяна сообщила всем о том, что она «гомо сапиенс» – «человек, мыслящий» (из-под палки), – то палка (в руках обезьяны) стала стимулом ударного труда обезьян. Труд может сделать из обезьяны только усталую обезьяну, зато палка превратила добрую, беззаботную обезьяну в злого, истеричного человека. Человек – та же обезьяна, но трудом искалеченная до неузнаваемости. Эх, не трогала б ты грязную палку, глупая обезьяна…

      «Человек – это звучит горЬко», раз живёт он под символом госвласти – Её Величества ПАЛКИ, – ибо скипетры, жезлы, демократизаторы разной длины, толщины и жесткости создаются для утверждения власти самого мерзкого примата – главнюка. Советская госдубина угодила в когтистую «Ежовую рукавицу» – учреждение с длинным, как дрын, названием: «ВЧК-ОГПУ-ГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ…» (многоточие ставится в конце не законченного перечисления). А на эмблеме этого скороРасстрельного учреждения – дрын, стилизованный под дамоклов меч, висящий над Россией.

Конец предечи.

      ПРОЛОГ – НАЧАЛО ЭПИЛОГА

      двадцать лет спустя после войны

      Время – июль 1965 г.

      Возраст – 38 лет.

      Место – река Агидель (близь Каповой пещеры).

      И в мире нет истории страшней,

      Безумней, чем история России.

(М. Волошин)

      Глава 1

      Я участник многих событий, определивших современную историю мира. Мои размышлизмы и мнения – не плоды изучения маразматических мемуаров и кастрированных архивов. Это мои впечатления от того лихого времени, которое не я имел, а которое меня имело. А кое-какие мыслишки забредали в мою детскую тыковку ещё до воспитания в детском заведении НКВД, где меня держали и содержали, как социально опасного пацана-рецидивиста. Ведь с эмбрионального возраста я уже имел связь с врагами народа – своими родителями!! За это преступление Родина-Мать заклеймила меня, антисоветского пацана, клеймом ЧСИР: «член семьи изменника Родины», (УК 1937 доп. к ст. 58.). Короче, – ЧС, «чес», а то и «чесик».

      После «нежного детства» в ДПР, не поскупилась Родина, подарила мне «романтичную юность» с полным набором приключений для юношества. Была в таком наборчике и война. После второго ранения, став восемнадцатилетним инвалидом войны, обрёл я не только солидное звание ветерана, но и соответствующее званию благоразумие: научился жить по правилу: «не высовывайся!». Не выжить бы мне в советском обществе сталинской эпохи, не будь я инвалидом ВОВ со справкой о тяжелой контузии. Эта справка оправдывала «странное» поведение. Был я легкомысленно безыдейным, долговязо тощим придурком с карикатурно рыжей бородой и гитарой, – типичным «стилягой» с собственными бардовыми песенками. «Стиль» был насмешкой над советской злобной рутиной. Мало кто понимал меня и мои поступки. Те, кто понимал – меня любили. Кто не понимал – шарахались, а то и ненавидели.

      Большинство