Моя Мейбл. Стас Попов

отец изменил маме. Вместе с ним из квартиры исчез телевизор. Я прибежал из садика, чтобы посмотреть мультики – а смотреть было не на что. Я плакал. Мама плакала.

      Тогда я будто впитал послание: близость = боль.

      С тех пор, как только становилось по-настоящему близко – внутри включается старая тревога: в конце концов тебя бросят.

      Я вырос и простил. Спустя двадцать лет мы снова начали общаться с отцом. А потом он ушёл окончательно.

      Четыре года – и его снова не стало. На этот раз навсегда.

      * * *

      Я боялся сыграть в уже знакомый сценарий, где однажды проиграл.

      Она плакала. А я молчал. Её слёзы на минуту вернули меня в реальность. Я обнял её. И она закричала:

      – Ты не можешь решать за нас обоих. Что я сделала не так?

      У меня не было ответа. Даже самому себе. Потому что здесь не было её вины.

      Я пытался оправдать поступок тем, что в итоге она улетит в Китай – и на этом всё закончится. Но на самом деле мне было страшно не потому, что она уедет. А потому что в её новом мире я буду не нужен.

      И закончил раньше, чтобы она не смогла сделать это первой.

      Горечь

      Первые несколько дней после расставания я чувствовал себя освобождённым.

      Казалось: раз не сожалею – значит, всё сделал правильно.

      Но с каждым днём приходило опустошение. Как будто из меня выкачивали силы.

      Я не мог сосредоточиться на работе. Не мог отвлечься в компании друзей – разговоры звучали фоном на 2x. Я не слушал.

      Мне срочно нужно было всё исправить.

      К концу недели я не выдержал и написал. Предложил встретиться. И она согласилась.

      Сейчас понимаю: это был замкнутый круг, куда я возвращался снова и снова:

      приближение → страх → разрушение → раскаяние → попытка всё вернуть.

      Я сам создаю кризис, чтобы потом «героически» его преодолеть.

      Это даёт ложное ощущение контроля: если я всё разрушил – значит, я смогу и починить.

      С этого момента я запустил день сурка – эмоциональные качели длиною ещё в полтора года.

      Я сидел напротив и вытаскивал из рюкзака её любимые шоколадки.

      – Извини, – говорил я, – за каждый день расставания по одной.

      Через минуту она уже была обложена шоколадками всех форматов. Разных вкусов.

      Она очень любит чёрный шоколад – поэтому большинство было с горечью.

      С горечью нашей разлуки.

      Это была попытка сказать без слов: «Я рядом. Если ты ещё хочешь».

      Хотя надо было говорить.

      Я получил слишком быстрое прощение, не успев осознать, как сильно её обидел.

      Ей нужны были не шоколадки, а простой, человеческий разговор.

      Признание боли, которую я причинил.

      Слишком много, слишком поздно

      На какой-то момент всё стало как раньше.