Шепот ушедших дней. Элеонора Дорн

и газетой «Правда», которую получал наш сосед Александр Иванович. Клочья грязных газет валялись повсюду – весь этот беспорядок не смущал нас, а совсем наоборот – он предвещал приход весны. Приближалось время, когда журчащие ручьи, несущиеся вдоль тротуаров, уносили в небытие детские «секреты» – стеклышки, под которыми мы прятали блестящие бумажки с камешками и монетками – все это исчезало в лавине весенних вод. Ну а осенью снова приходилось выкапывать ямки и помещать в них все те же незатейливые детские богатства.

      После того как одно единственное окно нашей комнаты было вымыто-солнце заиграло бликами на безупречно чистом стекле. Открылся привычный вид на тополь, растущий на противоположной стороне переулка, как раз там, где в двухэтажном деревянном домике и жила сама Дуся. Тополя, посаженные вдоль узенького переулка, были еще обнажены, но мы знали, что скоро они покроются зеленым убором, как и деревья в саду сказочного домика-избушки, принадлежавшего художнику Виктору Васнецову.

      Окно комнаты, в которой жил Александр Иванович, как и окно нашей кухни, выходило во двор, похожий на каменный мешок. После ухода Дуси Александр Иванович вышел из своего десятиметрового заточения в чистой и хорошо отглаженной полосатой пижаме – так он обычно расхаживал по квартире, лишь иногда надевая свой старый, когда-то прекрасный бархатный халат. Когда дверь в комнату Александра Ивановича была приоткрыта, то можно было увидеть огромный сундук, стоявший в правом углу, служивший ему ложем –  удобно устроившись на мягких подушках, он что-то читал. Когда лежачее положение ему надоедало, то он перемещался к мольберту, рядом с которым стоял маленький столик с расположенными на нем красками и кисточками –  стояла и банка с какой-то жидкостью. Сидя перед мольбертом и прикрывая левой ладонью глаза, он пристально всматривался в очертания, появляющегося на холсте женского образа.

      Знали мы об Александре Ивановиче не так много –  лишь то, что был он живописцем и скульптором, что закончил Суриковский Институт. Жена Александра Ивановича – Татьяна Александровна, судя по всему, в молодости была красива, ибо до самой старости сохранила изящество черт лица и хрупкость фигуры. Она преподавала немецкий, зная при этом еще несколько иностранных языков – её занятием было чтение зарубежных романов, читала она их в подлиннике. Иногда к ней приходили ученики, в основном профессора. Да и сама она была дочерью профессора Московского Университета – Александра Васильевича Цингера. Именно ему когда-то принадлежала эта пятикомнатная квартира. У Татьяны Александровны и Александра Ивановичем детей не было, а был лишь черный кот, которого звали Барсик.

      Кровать самой Татьяны Александровны стояла слева и была скрыта от наших глаз, –  мы могли видеть лишь прекрасную репродукцию «Сикстинской Мадонны» Рафаэля, – она висела рядом с её кроватью. Эта Мадонна поражала моё юное воображение голубизной одеяния – именно голубой цвет придавал ей легкость и прозрачность. Позже я узнала, что "Сикстинская Мадонна" была полностью написана самим Рафаэлем, да и нарисовал он её за несколько лет до своей смерти. Особенностью именно этой Мадонны было