Храм Соломона. Александр Аннин

признал меня Удав, а, может, прикидывается, – подумал Тимофей Ильич отстраненно. – И как это ему веревкой разрешают подвязываться?»

      Лет тридцать назад Удава несколько раз вынимали из петли, пока, наконец, не определили в Никандровскую психушку. А вешался он столь упорно и надоедливо потому, что, будучи стрелочником, от скуки или просто по пьянке пустил лоб в лоб две электрички. Тоже – забава…

      Тимофей Ильич, распрощавшись с висельником, брел дальше. Вот и просвет между деревьями, а за ним – речной простор… На гнилых мостках баба полощет белье, напевает:

      – Сладку ягоду рвали вместе, горьку ягодку – я одна…

      И никакого тебе забора вокруг спецпдурдома, только местами высятся остатки монастырской ограды. Куда отсюда бежать? К кому? Зачем? А те, у кого оставались связи с внешним миром или те, кто каким-то образом обнаруживал стремление к свободе, надежно содержались под замком.

      По реке стелется тонкий туман, голос бабы тонет в нем, будто в киселе. Вот на бережку здание кубическое, из полуосыпавшегося кирпича, старинной кладки, над зданием – куполок зелененький, церковный, только без креста. И аршинная вывеска: «БАНЯ». Поодаль – двухэтажный братский корпус бывшей строгой обители, теперь тут – палаты для душевнобольных.

      – Капитан! Капитан!

      Кто-то взывал о помощи, крик приближался. Тимофей Ильич обернулся и отшатнулся в испуге: прямо на него, размахивая большущим деревянным молотком, набегал странный субъект в длиннополой черной сутане и с картонной черной судейской шапочкой на голове. Длинные кисточки, будто пейсы, мотались на ветру.

      За субъектом едва поспевал отъевшийся санитар.

      Тимофей Ильич вгляделся, перевел дух с облегчением:

      – А, это вы, Магистр… Доброе утро.

      – Здравствуйте, капитан, – отдуваясь, затараторил Магистр. – У меня для вас сообщение вселенской важности. Передайте вашим в КГБ…

      – Я не служу в КГБ, – выставил вперед ладони Тимофей Ильич, как бы отстраняясь не только от бывшего соседа по палате, но и от всего своего прошлого. – Нет больше КГБ.

      – Так вот, товарищ капитан, – продолжал, глотая слова, возбужденный Магистр, будто и не слышал собеседника; санитар меж тем за спиной «длиннополого» подавал Тимофею Ильичу отчаянные знаки – мол, не спорьте, он и так на грани психоза.

      Тимофей Ильич смирился, стал слушать покорно и с серьезным, участливым выражением лица.

      – Вы не поверите…

      – Поверю, поверю.

      – Так внемлите же! – торжественно, утробно провещал безумный авгур. – С неба пропали два созвездия – Рыб и Дракона! Их похитили, понимаете? И никто, кроме меня, на это никакого внимания, ну ноль внимания! Вы же, ползающие твари земные, только под ноги себе смотрите…

      Тимофей Ильич обиделся на такую очевидную напраслину, потрусил было прочь от Магистра, но тот уже лепетал покаянно:

      – Простите, простите, капитан… Постойте, не уходите! Я не сказал главного!

      И столько мольбы слышалось в голосе несчастного узника