Я не могу с тобой проститься. Элина Градова

видно слежались, вот и решили встряхнуть! – тоже мне, воспитатель.

      Через час вчерашний юбиляр Семёныч,

      – Это, как же так вышло-то? Вроде всё тихо, мирно… – и опять эта укоризна во взгляде. А у самого, лицо помятое.

      – Видите, что алкоголь с людьми творит, – развожу руками.

      – А Игоряха надолго слёг? – косится на Стрельцова, – вдруг, чего по электрике.

      – Ненадолго, – хрипит тот из-за моей спины, видимо, после укола вынырнув ненадолго из горячки, отчего ему полегчало.

      – Запрашивайте подмену, – напутствую Семёныча.

      – Понял, – и уходит, а сам всё бормочет, – да как же так вышло-то? Вроде всё было…

      Потом зашла Алла, обеспокоенная и недовольная,

      – Ну, как они?

      – По-разному, – я сторонюсь, пропуская её из тамбура в лазарет и давая обзор, – Красавин ушёл к себе, а этот, вот…

      Алла, снимает меховую шапку, напоминающую сугроб и, обстукав с ботинок снег, осторожно двигается к койке, а я, не желая смущать, накидываю пуховик и выхожу на воздух.

      На улице метёт так, что соседнего вагончика почти не видать, ледяной ветер зло швыряет в лицо не то что снегом, а колючим, царапающим льдом! Погода, точно, не лётная. Хоть бы поскорей стихло. Интересно, у них со Стрельцовым серьёзно?

      Вскоре инженерша выходит, останавливается и молчит, потом, спрашивает,

      – Всё хреново?

      – Не фонтан, думаю нас ожидает двухсторонняя пневмония, а у меня такие лекарства, что на медведя с рогаткой сходить успешней, чем его тут вылечить, и вертолёта не дождёшься!

      – Что ты ему сделала?

      – Вколола жаропонижающее и антибиотик из того, что есть, но слабоват, здесь нужно лечение посерьёзней, – объясняю, как могу, чтобы поняла.

      – Я не об этом, – мнётся, потом поднимает на меня обиженный взгляд, – что ты сделала? Почему они схватились с Красавиным? Ну ладно, тот сельский парубок с дальнего хутора, не шибко обезображенный интеллектом, а этот – нормальный разумный мужик!

      – Поверь мне, НИ-ЧЕ-ГО!

      – Не верю, – мотает головой, – когда ты успела? Как успела за неполный месяц снести башку двоим мужикам сразу? Зачем? Зачем тебе эти игры? Ты взрослая образованная баба, тебе детей пора рожать и растить, а не стравливать мужиков на потеху!

      – На потеху?! – тут меня словно подбрасывает изнутри, – хороша потеха! Я вижу, как все вы смотрите на меня волками! Осуждаете, словно я в чём-то провинилась! Вы ничего не понимаете, ничего не знаете! – на последнем слове срывает кран, и я начинаю реветь. От обиды, от боли, что всё так хреново, и от страха, что не сумею спасти Стрельцова, что вертолёт опоздает, что будет уже поздно. Он помрёт прямо у меня на руках, а я вместе с ним от горя!

      – Ладно, прости, – Алла трогает меня примирительно за плечо, – я мёду принесу. У меня настоящий, липовый, всегда с собой беру на вахту, – я стараюсь заткнуться, благодарно киваю, зажав рот ладонью, а она уходит. Какой уж тут мёд, тоже мне панацею нашла.

      Остудив на ветру зарёванное лицо, возвращаюсь в дом, сбрасываю пуховик на вешалку и уже хочу пробраться на свою половину,

      – Стой! –