Капкан захлопнулся. Алексей Дмитриевич Козловский

ворчать как-то по-особенному. Завтра уже первое декабря, вернее, послезавтра, начало зимы. Нынче она, пожалуй, будет суровою, уже и теперь нижет холодом из-за «решки». Господи, как быстро привыкаешь к тому, чего и врагу бы своему не пожелал! Состояние такое, словно бы забылся тяжёлым сном и никак не можешь очнуться. Понимаешь, что происходящее необъяснимо ужасно, такого просто не может быть, однако же… Ещё полгода назад Андрей не знал, в чём отличие оперативника от постового милиционера, а теперь всего лишь за неделю прибывания на ИВС такого навиделся. Послезавтра всё начнётся заново: опера будут репетировать с подозреваемым, дознавательница, изображая этакую беспристрастную посредницу между ними и допрашиваемым, заполнять «липовый» протокол, а настоящий преступник будет гулять на воле.

      Попытка самоубийства

      В понедельник утром Андрея снова вызвали на допрос всё к тому же молодчику с лицом «железного Феликса». Отдохнувший за воскресенье оперативник жаждал наверстать пропущенный день и взялся вкачивать в Ветлицкого сразу два происшествия: одно непосредственно на улице, что находится в районе рынка, а второе – на Трудовой. Причём здесь была знакома только остановка с одноимённым названием, но даже не на нужной улице.

      Они никак не могли понять друг друга, наконец всё закончилось сплошными оскорблениями и угрозами в адрес Ветлицкого, лихорадочными поисками листа чистой бумаги и новым чертежом, выполненным той самой рукой чекиста, о чистоте которой так пёкся основоположник революционной законности. Вальяжная Наталья Петровна неспеша заполняла протокол допроса, уличную сцену Андрей худо-бедно запомнил со слов настырного оперативника и теперь не без его редких, но нетерпеливых подсказок излагал своими словами, а вот с целями случилась заминка. Семён уже со стула несколько раз приподнимался. Ах, если бы не присутствие дознавательницы… Как ни гримасничал, строя жуткие глазки, строгий репетитор, но многое из того, о чём он внушал вчера, перепуталось в памяти и забылось. Впрочем, даже то, что уже было сказано до этого, не вызывало у Натальи Петровны большого энтузиазма: какая-то усталость от учеников, а то ещё подзарядка энергией от рукоприкладства… И тут «мента» осенило.

      – Да он же ещё днём об самой главной своей причине упоминал, забыли, Андрей Андреевич.

      – Какой главной?

      – Задёргался…

      – Ей-богу, не…

      – Вот-вот, о Боге, о конце света… напомнить? – С этими словами оперативник наклонился к тумбочке и поставил на стол чёрный пластмассовый органайзер с целым набором каких-то блестящих штучек, притом многозначительно посмотрев на опрашиваемого, процедив сквозь зубы:

      – Он о конце света распространялся, вот и выходит, что на это нужно было кому-то обратить внимание.

      – Я такого не говорил.

      – Забыл?

      – Да при чём здесь конец света, что я, сектант какой-то, и подписывать протокол не стану с такой галиматьёй.

      – Станешь, как миленький