Под уральским небом. Тамара Москалёва

е. Перебивая треск машинки, заговорил опять:

      – Бу-урки она шьёт!.. – Он вытащил из коробки изящные сапоги на каблуке, потряс, – а это что по-твоему?

      Лизавета искоса глянула.

      – Ну оденься ты хоть раз по-человечески! – распалялся Владимир. – Мне же от людей стыдно! У артиста такая зачуханная мать. Посмотри на кого ты похожа. Зимой и летом, одним цветом: фуфайка, юбка до пят, бурки с галошами, драная шаль. – Владимир забросил сапоги в шкаф, процедил: – Хм… седины-то нормальной… благородной… и той нет. Не поймёшь, какого ты цвета. Ни причёски не сделаешь, ни волосы не покрасишь. Вечно ходишь как эта… – он запнулся.

      Лизавета удивлённо повернулась.

      – Хорошо, сынок, мать полощешь…

      – Чего «полощешь»? Не правда, что ли? Вон у Розалии Никандровны… всё при ней: и вид и стать. – Владимир поднял указательный палец. – Же-енщина! Дама! А ты… – сын брезгливо посмотрел на мать, отвернулся. Та, раскрасневшись, согласно кивала, молчком перебирая ногами широкую педаль. «Правильно… так меня…»

      Сын понизил голос:

      – Я же не могу из-за тебя приличную девушку привести. Как ты этого не понимаешь, а?

      Высказав наболевшее, Владимир скрылся в своей комнате, хлопнул дверью. Вскоре послышался его баритон: «Ммм… Ммма-а-а… Ммо-о-оо… Ми-а-ааа-ля-аа…»

      «На концерт собирается… – Лизавета встала из-за машинки. – Ну вот… готово». Она положила обновку на большой сундук у окна, присела. Отодвинула цветок на подоконнике, подняла шторку. «Ишь буран какой… то-то меня ломает всюё. А ноженьки… о-ох… сил никаких нет. – Вздохнула: – И чё злится? Сколь раз можно говорить об этом…»

      Лизавета подтянула маленькую скамейку под ноги и, приподнимая ступни и ойкая, взялась смазывать шишки у большого пальца. «Ишь как разбарабанило… хорошо ли йодом-то кажный день?.. кожа растрескалась как… у-уф… Теренчиха сказывает, прошли у неё шишки… может, и, правда, йод-от поможет?..»

      Бухнула дверь. «Ушёл. Закрыл ли избу-то… всё тепло выстынет». Лизавета обернула ноги фланелькой, надела новые бурки. «Просто-орно…». Она вымела залетевший снег, плотней захлопнула сенцы. Не зажигая света, прилегла на сундук. Лизавета любила посумерничать. «Да… энтого, слава богу, в люди вывела… А того… о-ох… и где его опять черти таскают? Уж должон бы с работы прийти… не попал ли в милицию опять?.. – она протёрла ладошкой потное стекло, впиваясь в темноту. – Поди, по льду[1] опять с ширмачами бегат. Или в деньги играт где… Господи! Царица Небесная… вот ведь наказанье-то…»

      Измученная невесёлыми мыслями, Лизавета задремала.

      Мелодичный бой часов нарушил сон. Лизавета встрепенулась, поднялась. За окошком звякнула щеколда. Захрустели быстрые шаги. На крыльце кто-то затопал, сбивая снег. «Борька! Пришёл, слава богу!» В избу, в клубах пара, вбежал младший сын, торопливо закрывая дверь. Включил свет.

      – Мам, ты чё опять в темноте-то сидишь? Свет что ль экономишь?

      – Плотне дверь запри, ишь несёт. – встала мать навстречу, – раздевайся скоре да садись ужинать, а то простынет всё. Печка уже протопилась. Замёрз, поди-нет? – спросила она, помогая стряхивать с холодной тужурки снег. – Скидавай шапку, снегу вон сколь налипло, промокнет.

      – Погоди, мам… сниму, успею. На вот… – Борька протянул объёмный свёрток. – Эт – тебе.

      – Чтой-то?.. – не поняла Лизавета, принимая свёрток.

      – Я ж получку сёдня получил. Холодрыга такая, а ты… без валенок. Все лавки обегал, самоваленные[2] искал. Примерь. Посмотри, какие мягкие. Они тёплые, и шишкам твоим тесно не будет.

      Лизавета так и села на свой сундук. – «Сынок…» Борька сбросил тужурку с шапкой на пол, устроился напротив на скамеечке.

      – Давай надеть помогу, – развернул подарок.

      – Сыночек… прости старую…

      – Хм… За что? – хохотнул Борька.

      – За мысли дурные… – Лизавета поцеловала сына в вихрастую макушку.

      Любовь

      Ты даже не знаешь, какая ты песня,

      И даже не знаешь, какое ты счастье!

Э. Асадов

      Надя опоздала. Ветром проскользнула в клуб, остановилась у порога… «Лунная соната»… На сцене за роялем – незнакомый молодой человек. Девушка тихо прошла в зал, подсела к Наталье Перфильевне – завклубом.

      – Кто это? – кивнула на сцену.

      – Тш-ш… Слушай… – прошептала Наталья Перфильевна, – музыкант наш новый – Василий Николаевич. А ты чего опаздываешь-то?

      Василий Николаевич сыграл последний аккорд.

      – Всё, всё, всё! – Наталья Перфильевна захлопала в ладоши. – Быстренько продолжаем репетицию! Надя, на сцену! Василий Николаевич, познакомьтесь: наша Надя, сопрано!

      Василий Николаевич аккомпанировал, негромко поправлял:

      – Пожалуйста, здесь усилить, – проигрывал мелодию, делал Наде знак, – ещё раз, и…

      Надя повторяла, слушала замечания, а сама с интересом

1

Застывшая речка – излюбленное место зареченских мальчишек.

2

Самоваленные – это валенки ручной работы. Для их изготовления используется только 100 % натуральная шерсть, очищенная вручную и промытая.