В былой Москве…. В. Владимиров (В. Н. Долгоруков)

доме мне казалось совершенно естественным. Только значительно позже я узнала, что ему покровительствовал мой дед, пользовавшийся в ту пору большим авторитетом. Василий Дмитриевич лично ходил по инстанциям, хлопотал за Владимира Николаевича, как бы поручился за него и поселил его в своем доме после того, как Долгоруковы лишились своего особняка.

      Шервинские часто давали кров разным достойным людям с тяжелыми судьбами: репрессированным, вернувшимся из изгнанья, из-за границы. На даче в Старках подолгу живала А. А. Ахматова, помню, как из Шанхая вернулся с семьей С. С. Аксаков и провел несколько дней в московском доме. А М. Л. Лозинский, возвращаясь из эвакуации, тяжело заболел воспалением легких и задержался у нас в доме со своей супругой Татьяной Борисовной на 11 месяцев до полного выздоровления. Гимназический товарищ Сергея Васильевича Алексей Павлович Братановский, тоже репрессированный и, вернувшись, нашедший себе кров где-то в пригороде, постоянно приходил к нам отобедать и показать нам фокусы. Он носил с собой маленькие кастрюльки и аккуратно привязывал крышки веревкой после того, как мама снабжала его обедом на следующий день. В это же время в доме снимал квартиру К. А. Липскеров, он жил постоянно. Сергей Васильевич так вспоминает этот период жизни дома в своих заметках: «В это время среди жильцов нашего дома было несколько представителей литературного мира, связанных между собой давнишним дружеством. В большой комнате, раньше служившей зимним садом, обитал поэт Константин Липскеров, собиратель картин и редкой мебели. В его комнате висел известный портрет поэта Кузмина работы Сапунова и целый ряд работ Сомова…Шкатулки резной персидской работы, величественный стол карельской березы, нефриты, разбросанные по столам альбомы “Мира искусства” – все создавало атмосферу восточной неги и беспечной запыленности, за которыми обнаруживалась громадная усидчивая работоспособность поэта, подарившая нашей литературе тысячи и тысячи строк поэзии Востока».

      В одной из отдаленных комнат по утрам можно было видеть Владимира Николаевича Долгорукова, склонившегося над страницами создаваемого им романа из средневековой жизни «Похождения школяра Ива». Мы все любили утренние приветствия, которые Владимир Николаевич обычно начинал с длинной фразы на превосходном французском, удачно ложившемся на его низкий баритон, – он в это время был в Художественном театре консультантом по речи и манерам при постановке «Анны Карениной».

      Мы, дети своего времени, перенесшие голодные годы, часто приставали к Владимиру Николаевичу с расспросами о том, что «едали предки». «Дядя Володя, а как же в высшем обществе ели леща, ведь он такой костистый?» – «В высшем обществе, Катишь, леща не ели».

      Он так звал меня, и, когда была закончена вступительная статья к пьесам Лабиша, он подарил мне ее с надписью:

      Voici Labiche

      Prends-le, та biche.

      Je ne suis pas chiche,

      Merci, Cathiche!

      И подписался: Oncle Vladimir Vladimirov – de Longuemain, le 8 avril 1959 au Château de Pomeransbourg.

      И вправду, кто как не Владимир Николаевич Долгоруков мог