Радость жизни (о первых годах Классической гимназии при Греко-латинском кабинете). Елена Шичалина

всех этих чувств, нахлынувших сейчас, когда невольно вспоминается вся ретроспектива, я ещё не испытывала. Первое изгнание – первая горечь. Мы совсем не были тогда уверены в успехе и долговечности нашего начинания, но особенно больно было от того, что конец настал так скоро! От неминуемого позора (признания родителям, что гимназию попросту выставили вон) нас спас расстрел Белого дома.

      Непосредственно перед воротами нашего прибежища Никольскую улицу перекрыли баррикады. Раздавались редкие выстрелы: продолжать здесь занятия было небезопасно. Двор опустел, и только «Эхо Москвы», оказавшееся в ту пору нашим соседом, вещало не прерываясь.

      Я сидела в старинном кресле в нашей опустевшей после кончины бабушки безжизненной квартире (Елена Владимировна Шервинская умерла в мае 1993 года) и молчала. Молчание было тягостным. Что было говорить о том, что потребовало стольких душевных и физических сил и так мало смогло прожить! Помощи было ждать неоткуда. Политические события вряд ли могли позволить кому-либо из власть имущих всерьёз отнестись к нашей мелкой на общем фоне неурядице. Гимназия не была зарегистрирована, так что её кончина прошла бы так же незаметно, как и рождение. Денег не было вовсе.

      И тут пришла простая мысль: ведь помещение есть! Чем хуже комната в нашей квартире, служившая ранее рабочим кабинетом Сергею Васильевичу Шервинскому, того класса, что был на Никольской? Мы всегда советовались с дедушкой во всех своих начинаниях, и, когда он ушел в мир иной, эта связь не только не ослабла, но, наоборот, приобрела иные, но явственно осязаемые формы. Я и сейчас ясно представляю, как, узнав о нашем решении, он бы привычно кивнул головой и сказал: «Всё правильно». – Глаза его хитро улыбались.

      Дома

      Забрав свой невеликий скарб, мы переехали из Заиконоспасского монастыря к Новодевичьему, который сыграл впоследствии очень важную роль в нашей судьбе. Дело в том, что тогда в своем молодом наивном неведении и безрассудной смелости мы ещё не понимали и не чувствовали, как неотвратимо, целенаправленно и благостно ведет нас Божия милость. Тогда мы знали твёрдо только то, что дом наш находится напротив Новодевичьего монастыря.

      Чтобы не потерять ни дня занятий, мы срочно взялись за переустройство нашей квартиры в гимназию. Развернув два стола, письменный и овальный, так, чтобы выиграть как можно больше места, мы пришли к выводу, что больше десяти детей за два стола никак не посадить, и стали изобретать третий. Сохранившаяся за шкафом доска (кажется, с её помощью раньше раздвигали стол) удачно легла на подставку от швейной машинки Зингер. Ажурные ножки машинки из черного металла с витиеватым рисунком таили педаль и соединенное с ней большое колесо, на которое при необходимости натягивался тугой ремень ножного привода. Эту педаль (без ремня) раскачивало ногой не одно поколение в нашем семействе: колесо могло вращаться вперед и назад, слегка поскрипывая и достигая желаемой немалой скорости. Предположить,