Береза за моим окном. Александр Семёнович Антонов

шепчу я.

      Тишина.

      Потом – скрежет ключа в замке.

      У меня нет ключа от двери. Только соцработница. И Лида.

      Дверь открывается.

      На пороге – я.

      Только без седины. Без скрюченных пальцев. Без синяков под глазами. Он стоит прямо, легко, будто кости его – не груз, а крылья.

      – Привет, старик, – говорит он.

      Я отступаю. Спина упирается в подоконник. Береза шелестит за спиной.

      – Ты… не можешь быть…

      – Настоящим? – он улыбается. – А ты – настоящий?

      Он делает шаг внутрь. Дверь закрывается за ним сама.

      – Я – это ты. Только лет на тридцать назад. Ты же помнишь? Договор.

      Я качаю головой.

      – Не было никакого…

      – Было, – он перебивает. – Ты стоял под березой. Ей было пять лет. Тебе – семнадцать. И ты сказал: «Я все отдам, только бы не стать слабым».

      В глазах темнеет. Я вспоминаю: дачный поселок, дождь, злость. Злость на тело, которое подводит. На врачей, которые разводят руками. На детей, которые дразнятся.

      – Это был просто…

      – Срыв? – он подходит ближе. Его дыхание ровное. – Нет. Ты звал. И кто-то услышал.

      Я смотрю на его руки. Гладкие. Сильные.

      – Чего ты хочешь?

      – Того же, чего и ты, – он пожимает плечами. – Поменяться.

      За окном ветер стихает. Береза замирает.

      – Я… не понимаю.

      – Ты стареешь, – говорит он. – А я – нет. Я застрял. В этом возрасте. В этой ярости. Мне надоело.

      Он протягивает руку.

      – Давай обратно. Ты – в свое тело. Я – в свое.

      Я смотрю на его ладонь.

      – Это… невозможно.

      – Почему? – он смеется. – Ты же верил тогда. Верил так сильно, что это случилось.

      Голова кружится. Я хватаюсь за подоконник.

      – А если… я откажусь?

      Он наклоняет голову.

      – Тогда я останусь. А ты… – его глаза бегут по моим морщинам, по дрожащим рукам. – Ты просто исчезнешь.

      Береза снова стучит в стекло.

      Я закрываю глаза.

      Вспоминаю больничные коридоры. Говорящих через меня врачей. Первый трость. Первое «инвалид».

      Я открываю глаза.

      – Нет.

      Он моргает.

      – Что?

      – Я сказал – нет, – голос мой дрожит, но слова ясные. – Это мое. Мое тело. Моя жизнь.

      Тень на его лице.

      – Ты сгниешь здесь один.

      – Возможно.

      Он сжимает кулаки.

      – Ты пожалеешь.

      Я улыбаюсь. Впервые за долгое время.

      – Уже нет.

      Тишина.

      Потом – крик. Не его. Березы. Ветви бьют в окно, стекло трескается.

      Он отшатывается.

      – Нет! Это мой шанс!

      Но трещины уже ползут по его коже. Как паутина.

      – Ты… старик…

      Он рассыпается.

      Пыль.

      Потом – ветер.

      И тишина.

      Я опускаюсь на пол.

      За окном – береза.

      Теперь на ее коре – шрам. Длинный, как молния.