Инфер. Веслав Верный

самородной магии…

      Магия пожирала здоровье и, подобно медленному яду, неминуемо отравляла охх^[1] подневольных тирионов^[2]; проступала на коже тусклым потусторонним свечением зловонных ночных болот, становясь с каждым днем ярче и сочнее.

      Дни пагана, мерцавшего во тьме светлячком, были сочтены. Но даже смерть забирала бедолагу, катавшегося в корчах и нестерпимых муках, не ради покоя. Пагану еще предстояло переродиться в гниляка –в неуправляемую и беспощадную мерзь, влачившую своё существование, только благодаря самородной магии, бурлившей в его смердящих полуразложившихся потрохах… Паганьего духа – этого покорно-раболепного, пресмыкающегося по своей доброй воле – в гниляке не оставалось вовсе.

      Чтобы свежий тирион-покойник не воскрес таким противоестественным образом, его мертвое, но каким-то чудом пульсировавшее сердце, скармливалось другому простолюдину. Правда, после трапезы, несчастный паган до конца своих дней лишался рассудка, а родовит – таких драгоценных рабочих рук.

      Как правило, малороды владели десятком сотен паганьих туш, каждый смерд был на счету. Поэтому-то и не гнушались некоторые нечистые на руку родовиты незаметно «передаривать» свою проблему ближайшим соседям – оставляли тело будущего гниляка рядом с «приманкой» – будь то одинокое жилище семьи лесоруба, тучное стадо коров, или, на крайний случай, тощая овечья отара.

      Питит разыскал в траве оторванную голову пагана, ценой жизни вскрывшего засаду гниляка, и буднично поднял ее за спутанные волосы. Единственный уцелевший глаз мертвеца приоткрылся – примитивная паганья магия еще действовала.

      – Твой властелин желает знать, откуда принесло гниляка. Где был его жилище до смерти? Ты видишь это, чернь?

      Глаз моргнул, будто подмигивая.

      – Хорошо, – обрадовался Питит. – Сыч! – позвал он, и вручил голову подоспевшему воину. – Паган укажет путь.

      Ворон обернулся к Мангольду:

      – Если следопыт приведет нас в Вересковые земли, потребуем от властелина Орби объяснений и пять паганьих туш в качестве сатисфакции!

      – Я хотел предложить такой же план, – с достоинством приврал Мангольд. – Только считаю, что пять туш – для такого случая, будет мало. Мы чуть не погибли! Потребуем десяток гнути́!

      – Но Кодекс первой крови гласит о пяти… – начал было Питит, но Мангольд махнул на него рукой: – Не люблю, когда ты начинаешь упорствовать, подобно фанатику первой крови!

      – Нет ничего выше Кодекса!..

      – Ворон! – раздраженно одернул Питита Мангольд.

      Мангольду совершенно не хотелось вступать в полемику, сейчас все мысли были далеки от стратегических маневров; после первой в его жизни встречи с мерзью он все еще не мог унять постыдную дрожь в глубине сердца.

      Мангольд заметил на обшлаге рукава обиженно замолчавшего Питита расплывшееся пятно:

      – Ты ранен?

      – Ерунда, – буркнул Питит. – Наверное, гниляк успел дотянуться. – Он указал пальцем на пагана из сопровождения. – Эй, ты! Останови кровь!

      Гнути́,