Дом смерти. Билли О'Кэллахан

в такси к ее дому, предварительно вытянув адрес у ворчливой преподавательницы колледжа.

      Она боялась мне поверить, не была к этому готова. Я мог ее понять. Иногда будущее пугает. Она стояла передо мной, укутанная в халат детского вишнево-розового оттенка, в джинсах не то с дырками, не то с вырезами на коленках, и прислонялась бедром к кухонному фронту, в то время как я сидел на краешке единственного в квартире кресла и вдыхал острый запах олифы, пробивавшийся даже через аромат ирландского рагу, томившегося на плите за ее спиной.

      – Вы нарисовали свет, – сказал я, хорошо понимая, что имею в виду, но не зная, как выразить это словами, хотя суть на самом деле была простой. – Вы поняли, что́ важнее всего в том, что вы видите. Это инстинктивное знание. И очень редкое.

      Я не уговаривал ее бросить колледж. Это был полностью ее выбор. Что я сделал, так это выразил уверенность, что колледж вряд ли сможет ее чему-то научить. Учебные заведения нужны и важны, и, когда дело доходит до таких не поддающихся определению областей, как искусство, они помогают посредственным художникам научиться сглаживать шероховатости и придавать своим картинам презентабельный вид. Но если вся суть картины заключается именно в шероховатостях, тогда учеба может быть губительна. Мэгги слушала, не поднимая головы, а я все говорил, и отсутствие реакции пугало меня, поэтому я продолжал говорить. Я расхваливал ее стиль, композицию, но не забывал упомянуть и недостатки в жалкой попытке сохранить непредвзятость, а потом я просто говорил первое, что приходило в голову, чтобы не оказаться с ней один на один в тишине. Как изменился Манчестер с тех пор, как я в последний раз сюда приезжал, но как при этом многие вещи остаются неизменными, например дождь. Через минуту после того, как я окончательно выдохся, Мэгги пришла в чувство. Она оглянулась по сторонам, словно впервые заметила детали пространства, в котором живет. Однокомнатная квартира была довольно бедной и ветхой, но неплохо прибранной. Узкая односпальная кровать была, можно сказать, заправлена, в раковине горой лежало несколько чашек и тарелок, которые остались после завтрака, а возможно, и со вчерашнего вечера. Единственную полку в углублении стены над небольшим телевизором занимали не первой свежести книги в мягких обложках, в основном вестерны и романы золотого века научной фантастики – странное сочетание, которое перестало казаться таковым после того, как я ближе познакомился с владелицей этих книг. В углу у окна стоял миниатюрный комод, заставленный всевозможными безделушками: фарфоровые фигурки кошечек, собак и лошадей, узкая вазочка из рифленого стекла с единственным, вероятно, украденным и уже завядшим нарциссом. Ее родители умерли, сестра Розмари жила в Канаде и была замужем за стоматологом. Когда я собрался уходить, Мэгги обняла меня, а потом сделала шаг назад, и я заметил на ее щеках слезы. Она была тогда очень молода, двадцать, может быть, двадцать один год. Хрупкое существо, почти эльфийка с шикарной копной волос цвета тикового