Лощина искушения. Владимир Петрович Чёркин

с неохотой продолжал Иван. – Разговор был. «Моя маменька говорит, что ты путаешься с соседкой», – и смотрит на меня этакими слезливыми, испуганными глазами. Глупенькая ещё. Я

      смутился и говорю: мол, было дело, только зарубил я это. А она мне так

      шепчет: «Я не могу тебе позволить это делать со мной. – И так с испугом на меня глазами стрельнула: – Я до пояса тебе позволяю». А сама сжалась, словно от испуга.       Девчонка… – Он умолк, начищая шомполом до блеска ствол автомата.

      – Ну так что же, со своей прежней любовью завязал?

      – Какой там?! Спустя время потихоньку пользовался и тем, и этим. Ту любил как женщину, а эту как девчонку, с ума сводил поцелуями и лаской. Бывало, так нацелую её, заласкаю, такая она становится милая, податливая. Я сам сгораю, руками под юбку, она сразу дёргается, вцепится руками в мою руку. Она целует меня, вся в слезах, шепчет: «Миленький мой, хороший, после свадьбы хоть ложкой ешь». А я ей шепчу: «Терпежу нету». «Ну нет, так ты к соседке сходи. Я разрешаю, а после свадьбы…» Ну я и пользовался до поры до времени.

      – Ну ты и котяра! – улыбаясь, глядел на него Василий. – А почему до поры до времени?

      – А что тут особенного? Приехал муж с командировки, побил её маленько. И уехали они.

      – И ты даже не попрощался с ней?

      – Хотел… Встретил её у колодца, шепчу: мол, соскучился, видеть тебя хочу. А она меня ошарашила: «Не гони воздух губами, кончилось наше с тобой счастье, муж у меня, я замужняя женщина». Да с тем ушла, через несколько дней уехали они. Видно, нужен ей я был для утех, а любила она мужа. Сама всегда говорила: «Ну скажи, что любишь меня». Я, как бычок на поводу, шепчу ей: «Люблю тебя, жить не могу без тебя», она от счастья закатывалась. Видно, сладки ей были мои слова. Только мимолётно было всё это. Женщина любит что? Семью, уют, заботу, достаток. А что я мог предоставить ей? Самого себя. Такая игрушка, как у меня, и у него есть. Потом уехали они, куда не знаю. – Он замолк, задумался.

      – А чего она от тебя отворачивалась, когда мать с ней поговорила? Испугалась, что ли?

      – А как же не испугалась? Мать-то со злости ей такое наговорила… Что я даже дурной болезнью болен. Она сразу в больницу отправилась, как после рассказывала. А я с матерью с месяц не разговаривал после этого, а она, когда я стал встречаться с Валей, утихла. Так вот и жили, любили.

      Он собрал автомат, насадил рожок, щёлкнул затвором, прислушался… Из-за угла послышались всхлипывания. Переглянулись – оба за угол, за ним, сидя на корточках, всхлипывал молодой первогодок-солдат.

      – Ты чего?

      – Живут же люди на гражданке, любят! А тут – не ныне, так завтра… – И слёзы нахлынули на его хрустально-бирюзовые, отдающие синью неба глаза.

      Может, и высмеяли бы солдата за минутную слабость, но воспоминания о той мирной жизни размягчили сердца у обоих. Поэтому Иван сказал:

      – Ну, до этого самого ещё далеко… Пошли, – поднял его Иван. – Желторотик ты, а ещё солдат. Держись возле нас.

      Они вышли из-за угла. Тут и выскочил солдат в нижнем белье с магнитофоном в руках. Скороговоркой сыпались из него