Кровожадина. Алексей Куксинский

прежде, чем поняла, что ей нужно перейти на другую сторону, и в первом же переулке увидела полосатые маркизы, нависающие над узким тротуаром. Террасу только начали оборудовать, к четырём круглым столикам, как цыплята к наседке, жались венские стулья. Дверь кафе открылась, недовольный гарсон со стопкой стеклянных пепельниц перегородил Наташе дорогу, и за его плечом у одного из столиков внутри она увидела Соломона.

      Он сидел боком ко входу, и по-детски вытянув губы, подносил ко рту рюмку аперитива. Бутоньерка в его петлице была чуть больше, чем диктовали строгие правила стиля. Гарсон галантно придержал локтем дверь, пропуская Наташу внутрь. Чувствуя его взгляд на своей спине, она вошла в кафе, на ходу снимая перчатки. К счастью, Соломон не был единственным посетителем, в маленьком зале по углам жались ещё несколько клиентов. Наташа прекрасно знала эту публику – проститутки после ночной смены, художники в поисках вдохновения, журналисты бульварных листков в поисках сенсаций. Соломон со своей аристократической внешностью и бутоньеркой в петлице не выглядел белой вороной, растворяясь и сливаясь с полумраком. Наташа, не здороваясь, присела за столик.

      Соломон отставил пустую рюмку и несколько секунд посидел, закрыв глаза. Гарсон, другой, не тот, что с пепельницами, но похожий на него, как брат, с учтивым поклоном вложил в руки Наташе меню.

      – Очень рекомендую террин из кролика, – сказал Соломон по-русски.

      В детстве у Наташи был кролик, очень большой и очень ласковый, с умными голубыми глазами. Знал ли об этом Соломон, или порекомендовал ей террин из крольчатины наобум? Кажется, она мало рассказывала ему о своём детстве, поэтому попадание было случайным, но от этого не менее болезненным. При воспоминаниях о детстве Наташа, как всегда, почувствовала слабость в ногах, но усилием воли и натянутой на лицо улыбкой она справилась с этим. Будем надеяться, Соломон ничего не заметил.

      Он и не заметил, изучая меню.

      – Спасибо, я не голодна, – сказала Наташа. Соломон поднял глаза и вздохнул. Увидев, что её улыбка зафиксирована, а взгляд визави опять уткнулся в жёлтые пергаментные листы, Наташа перестала улыбаться. Она знала, что у Соломона был кокер-спаниель, в котором он души не чаял. Если бы в меню было жаркое из спаниеля, Наташа заказала бы не раздумывая, при всей своей любви к собакам. Ей было неприятно от такого жгучего желания причинить боль Соломону, который опять смотрел на неё.

      – Ну, хотя бы зелёный салат, – сказал он.

      Опять ей захотелось сделать ему наперекор, просто из чувства противоречия, как у девочки-подростка, которую деспотичный отец не пускает на вечеринку. Дети не понимают, что не нужно кусать кормящую руку, но Наташа усвоила урок очень хорошо, поэтому сдержанно кивнула:

      – И стакан перье.

      Если бы она могла, она бы заплатила за себя сама. Сорвётся ли она когда-нибудь с крючка, на котором так прочно её держит Соломон? Как опытный рыбак, он не дёргал удилищем без толку, и часто Наташа чувствовала себя почти свободной, но иногда она почти физически ощущала натяжение той невидимой лески, которая помимо её воли влекла её туда, куда хотел Соломон.

      Гарсон принял заказ. Соломон заказал полноценный обед и кофе. Одна из проституток, заплатив по счёту, посчитала, что Наташа ей не конкурентка, и прошла рядом со столиком, покачивая бёдрами и обдав Соломона запахом пряно-сладких духов. Задержавшись у двери, она посмотрела через плечо томным взглядом, но заметив, что Соломон остаётся безучастным, как Триумфальная Арка, подмигнула Наташе из чувства корпоративной солидарности.

      – Я давно не тревожил вас, Наталья, – сказал Соломон, расправляя на коленях салфетку, – но это не значит, что я о вас забыл. Напротив, я думал о вас чаще, чем позволительно в моём возрасте.

      Ещё год назад Наталья едва ли удержалась бы от слёз, услышав эти слова, но теперь она просто скромно улыбнулась, опустив глаза. Она ждала, когда Соломон достанет из кармана конверт и положит перед ней. Но перед этим им придётся исполнить обязательный ритуал, и она была готова ждать столько, сколько потребуется, и делать то, что должно.

      Принесли салат и заказ Соломона, и они ненадолго отвлеклись на еду. Ел Соломон аккуратно, склонив лысый череп над тарелкой и совершая замысловатые пассы ножом и вилкой. Его хоть сейчас можно было отправлять в школу этикета в качестве образца поведения за столом. Наташа понимала, как смогла полюбить такого человека. В нём было то, что напоминало о её довоенном детстве, самой безмятежной поре, когда все были живы, здоровы и молоды.

      Салат был хорош, от него пахло свежестью и весной, такого запаха ей не хватало после промозглой, слякотной зимы. Голый череп Соломона сиял над столом, как маленькое злое солнце. Наташа не знала, откуда у Соломона тяга к бритью головы, то ли из эпатажной футуристской молодости, то ли из гигиенических соображений времён Гражданской войны, когда переносимый вшами сыпной тиф выкашивал целые батальоны. Ритуал ежедневного бритья головы веселил Наташу, когда она жила у Соломона. Она не могла удержаться от смеха, видя, как взрослый поджарый мужчина помазком наносит упругую мыльную пену на свою голову, и она повисает на черепе, как парик. В такие минуты Соломон был беспомощен,