История Греции. Том 8. Джордж Грот

имущество будет конфисковано в пользу общества, с сохранением десятой части для Афины. Пусть человек, который убил его, и соучастник, знавший об этом, будут считаться святыми и благочестивыми [стр. 81] в религиозном смысле. Пусть все афиняне принесут клятву при жертвоприношении взрослых животных в своих филах и демах, чтобы убить его. [111] Пусть клятва будет следующей: «Я убью своей собственной рукой, если смогу, любого, кто свергнет демократию в Афинах, или кто займет какую-либо должность в будущем после свержения демократии, или поднимет оружие с целью стать тираном, или поможет тирану утвердиться. И если кто-либо другой убьет его, я буду считать убийцу святым как в отношении богов, так и демонов, как убившего врага афинян. И я обязуюсь словом, делом и голосованием продать его имущество и передать половину выручки убийце, ничего не утаивая. Если кто-либо погибнет, убивая или пытаясь убить тирана, я буду добр к нему и к его детям, как к Гармодию и Аристогитону, и их потомкам. И я hereby разрываю и отрекаюсь от всех клятв, которые были даны против афинского народа, будь то в Афинах, в лагере (на Самосе) или где-либо еще. [112] “ Пусть все афиняне принесут эту клятву как обычную, непосредственно перед праздником Дионисий, с жертвоприношением и взрослыми животными; [113] призывая на того, кто соблюдает ее, обильные блага; но на того, кто нарушает ее, – гибель для него самого и его семьи».

      Таков был примечательный декрет, который афиняне не только приняли в совете и народном собрании менее чем через год после свержения Четырехсот, но и приказали выгравировать на колонне у дверей здания совета. Он ясно указывает не только на возвращение демократии, но и на необычайную интенсивность демократических чувств, сопровождавших это возвращение. Конституция, которую все афиняне так клялись защищать самыми решительными мерами, должна была быть конституцией, в которой все афиняне имели политические права, а не конституцией пяти тысяч привилегированных лиц, исключающих остальных. [114] Этот декрет утратил силу после изгнания Тридцати, в связи с общим решением, принятым тогда, не действовать в соответствии с любыми законами, принятыми до архонтства Евклида, если они не были специально восстановлены. Но колонна, на которой он был выгравирован, осталась, и слова на ней читались, по крайней мере, до времен оратора Ликурга, восемьдесят лет спустя. [115]

      Однако само свержение Четырехсот и передача политической власти Пяти тысячам, произошедшие на первом народном собрании после поражения у Эретрии, были достаточны, чтобы заставить большинство жестоких лидеров Четырехсот немедленно покинуть Афины. Писандр, Алексикл и другие тайно отправились в Декелею: [116] только Аристарх использовал свой побег как средство нанесения новой раны своей стране. Будучи одним из стратегов, он воспользовался этой властью, чтобы выступить – с некоторыми из самых грубых среди тех скифских лучников, которые выполняли полицейские обязанности в городе –