Anamnesis. Том 2. Александр Мишкин

как?! Живёт здесь, что ли?

      – Да нет, живёт он дома, со мной. А тут… ну, помогает: Инке с Нинкой по кухне, полы моет, дрова рубит, тут гвоздь забить, там – дверь навесить, лежачим больным судно подать, перестелить…

      – Он что, не работает у вас? Сколько лет-то ему?

      Клавдия Петровна тяжело вздохнула:

      – Тридцать исполнилось. Он у меня… ненормальный. С детства. Да вы не бойтесь, он добрый и тихий. Мухи не обидит! – поспешила она заверить меня.

      – Да я и не боюсь, – пожал я плечами.

      – Так вы не будете возражать, если Данилка так и будет тут, при больничке? Привык он. Да и к нему все давно привыкли.

      – Конечно, пусть остаётся.

      Фельдшерица прыгнула ко мне и затрясла руку:

      – Дай вам Бог здоровья, Пал Палыч! Спасибо, спасибо огромное! А то я уж так боялась, думала: приедет новый доктор, да по строгости-то и отвадит Данилу от больницы. А вы – вон какой… Добрый! Данила!!! – вдруг пронзительно заверещала она.

      От неожиданности и боли в ушах я вздрогнул.

      – Данила, иди сюда, скажи спасибо доктору!

      – Я тут, ма! – в дверь, распихивая Нинку с Инкой, протиснулся здоровенный увалень лет тридцати с характерным выражением лица.

      В комнате сразу стало тесно. Физическим здоровьем природа Данилу явно не обделила.

      – Данька, это наш новый доктор, Пал Палыч! – представила меня Клавдия Петровна.

      – Пал Палыч! – с готовностью повторил Данила и, широко улыбаясь, уставился на меня.

      Я криво улыбнулся в ответ.

      – Скажи спасибо доктору: он тебя при больнице разрешил оставить! – фельдшерица пихнула сына в спину костлявым кулачком.

      Данила послушно шагнул ко мне и разулыбался ещё шире:

      – Спасибо, док! – и сграбастал меня в объятия.

      – Не за что! – сдавленно пискнул я, чувствуя себя кроликом, сдуру попавшим в кольца удава. Мои рёбра начали потрескивать.

      – Вот видите, видите, Пал Палыч, какой Данька добрый! – приговаривала счастливая мамаша, бегая вокруг.

      Подтверждая заявленный имидж, Данила сдавил меня ещё крепче. Я понял, что моей врачебной карьере приходит конец. Как и жизни.

      – Клавдия Петровна, скажите сыну, чтобы меня отпустил! – просипел я в широкую грудь олигофрена, – Помру ведь…

      – Ась?! – уточнила фельдшерица.

      – П……ц… – грустно констатировал я, поняв, что воздух закончился. И закрыл глаза.

7 сентября 1987 года, Ноябрьский район, 17—25.

      Лодка мягко ткнулась носом в илистый берег небольшого озёрного острова. Терентий Иваныч с кряхтеньем перешагнул через борт и остановился, чувствуя, как кровь неохотно возвращается в затёкшие ноги.

      – Дед, ты чего? – Петька приобнял старика за плечи, заглядывая в лицо.

      – Да затекло всё. Сейчас, постою минутку – другую – и отпустит.

      – Ну, ладно. А я пока пожитки выгружу.

      Внук принялся деловито перетаскивать из лодки на берег палатку, удочки и прочий скарб. Наконец, уцепив опустевшую посудину за нос, Петька почти полностью вытащил её на сушу.

      – Не унесёт? –