Демонтиваторы. Павел К. Диброва

ничего не вижу, не вижу, я ослеп! – кричу я, пытаясь свернуть опухший язык в слова, но изо рта вылетает только какое-то мычание, от которого мне становится откровенно страшно. Но я не сдаюсь, я снова и снова пытаюсь рассказать кому-то, кого не вижу, что я ослеп. И так же ничего не получается. Тогда я решаю просто слушать, слава богам, что слух пока со мною. И я превращаюсь в него, пытаюсь, как говорят сами незрячие, компенсировать одним из чувств отсутствие другого. Дается мне это плохо, но, перестав орать, наконец, слышу, что мне говорят.

      – Это Сония и Схал, ты нас слышишь? – Я киваю. – Не бойся, мы знаем, что ты ослеп и не можешь говорить, это реакция на кровь Стриги. Вообще чудо, что ты выжил. Если бы мы не успели в последний момент, даже страшно думать, что бы она с тобой сделала.

      Я в недоумении поднимаю бровь вверх или мне кажется, что поднимаю. Не знаю, заметили ли они мои потуги мимикой задать вопрос, но, тем не менее, слышу Схала.

      – Да, это она, хотя по виду и не скажешь. – Потом он, видимо, отворачивается и обращается к Сонии, так как голос становится приглушеннее. – Нам нужно убрать отсюда это чудище, а нашему герою дать выспаться.

      Она, видимо, кивает, так как я не слышу ее ответа, и через секунду чувствую, как сильные, но нежные руки заботливо поднимают меня и несут. Я считаю шаги: один, два, три, четыре, пять… и тут в воображении всплывает картинка наступающей на меня твари. Неокрепшее тело и только что пережитое осознание беспомощности вновь бросают меня в обморок.

      За окном утро. Солнце пробивается сквозь занавески и светит мне прямо в глаза, мешая спать. Светит? Я резко сажусь на кровати, распахиваю глаза и понимаю, что я вижу! Зрение вернулось, и я с жадностью голодного зверя впитываю краски, предметы, изгибы теней в комнате. Я был лишен способности видеть какие-то десять минут в полуобморочном состоянии, но эти минуты показались мне вечностью и продемонстрировали, каким великим даром владеет человек зрячий. Но эйфория, придавшая мне сил на короткое время, проходит, и я со стоном падаю обратно. Все тело болит так, словно по мне проехали катком, потом постирали и повесили сушиться. Но мысль, бьющаяся в голове, не дает мне просто лежать и страдать, «я в чужом доме, и с минуты на минуту сюда может войти Елена, а тварь…».