Проект «Новолуние». Екс Ома

и, были только тьма и тишина. Таков закон для детородного центра.

      Я стою в лоджии, двести второй этаж. Облокотилась на прохладные металлические перила. В них, как и везде, встроено множество приборов. Рядом, на столике, лежал плюшевый, полосатый кот. Кто-то из детей оставил. Няня не проследила. Я постоянно оборачивалась и смотрела в глаза-пуговицы. Там наверняка камеры. Взяла его, прощупала и выбросила из окна. Кто-то может получить штраф за потерю.

      Глубокий вдох. Свежий, настоящий воздух. Внизу расстилался лес, изумрудный огонек каждого дерева мигал, оповещал мировую систему, что растение вырабатывает кислород, все в порядке. Это нужно для самоуспокоения человеческих существ, когда визуально понятно, что можно дышать. Я люблю всматриваться в ночь, придумывать истории: облака из черного песка, брызги звезд и ракушка-луна. Бледный небесный шар стал символом корпорации, в которой я работаю. Проект “Новолуние”.

      Защитное поле отключили. Не знаю, как у них получилось это сделать, но кто-то из администраторов сумел пробить брешь в больничном пузыре. Здесь стекла пропадали в определенные часы, чтобы можно было почувствовать каплю свободы. Мы составили расписание, кто в какой день и в какое время приходит сюда. Я знала, что в этот момент на всю катушку работают очистители воздуха и почти не боялась, что в стерильное здание что-то попадет, но страх был.

      Как же здорово почувствовать теплый ветер в волосах, на лице, окунуть в него руки, искупаться в потоке первозданного воздуха. Тонкие запахи сырости, древесины, травы. Мне это нужно. Ароматы, которые я почти забыла в каменных стенах. Голова кружится, сердце бьется чаще. Мне хочется нырнуть из окна прямо в лес и забыть все, что скопилось в голове.

      Каждый раз я хотела запереть себя в капсуле, чтобы не приходить сюда. Что, если я заболею? Что со мной сделают? На несколько дней отстранят, пока не подействует чип, или пустят микротоки, но снимут с инвестиционного счета приличную сумму за такую процедуру. От стандартного набора болезней есть чип, который выпускает в кровь определенные вещества. Технология «Новолуния», которая вошла в мою страховку. Правда, я до сих пор не знала, будут ли последствия. Когда подписала договор, в тот же день наступила тишина: со мной никто больше не разговаривал из руководства. Приказы приходили через кольцо на указательном пальце, которое впилось в кожу, считывая все биометрические данные. Указания сразу поступали в головной мозг, прочитать текстовые документы можно в спальной капсуле. При этом нас максимально ограничивали в информации, мы должны думать о своих обязанностях, не более того.

      После рабочей смены сложно стоять, спина ныла, сухожилия напоминали истлевшие струны. Я выжидала, хотела увидеть падающую звезду, загадать желание. Как по волшебству: уволюсь и запишусь в программу по перелету на Землю-404. Там лучше, но мало места. Нас не допускают к новостям о мире, все засекречено, мы охотимся на любые слухи, жадно их поедаем. В больнице нет лишнего шума, а после работы остается только мечтать и думать, что тот внешний мир, который был до «Новолуния», не стал хуже, а может и лучше, что я выйду отсюда и попаду в рай.

      Звезды прилипли к небу, будто им тоже нет спасения. Мое желание не сбудется. Придется снова терпеть. Марк, который отвечал за реабилитацию первого месяца, изрядно достал. Из-за него меня поставили работать «ходячей улыбкой» в верхнее крыло. Я хотела помочь там, где действительно была нужна. Ты слишком упрямая, сказал он мне. Я ответила, что служу, как положено, по правилам проекта. В итоге, я оказалась религиозной дурой. После такого остается пускать свою «веру» как вонючий газ для тех, кому уже все равно, что нюхать: они безумны от счастья, либо потеряны от горя. Правила – лишь маска. Стою, смотрю на ночь и нарушаю священные больничные законы.

      Свет погас, только экраны мерцали: информация про температуру и количество микробов на квадратный микрометр. Часть светоприборов отключили в целях сохранения покоя; так легче сращивать искусственный материал с костями и мышцами. Когда я начала работать в больнице, на нашем этаже поселилась семья. У них есть дочь. Сейчас ей почти три. Нэлли никак не может привыкнуть к тяжести внутри: силиконовый мешок, который сжимался каждую секунду. Повезло, что она не в моей группе, что я не вижу ее каждый день и не привыкаю к ней. Говорят, она ангелочек. Такая особенная, мирочувствительная, хрупкая, но близкая родительским чувствам. Она дотрагивается до людей, смотрит в глаза и будто передает сигнал о помощи и необходимой заботе.

      Я зашла внутрь, ввела код для блокировки лоджии. Неуклюжими ногами чуть не свалила цветочный прозрачный горшок; сколько раз ломала растения. Кривые ноги, дар наследственности. Удивляюсь, что ни один администратор ничего не сказал мне про горшки, не пришло предупреждение или штраф. Хоть что-то. Где эта граница дозволенного? Все начинается с малого. Видимо, у нас есть лимит нарушений.

      Я проходила коридоры тенью в полутьме, бесшумно, встречала безмолвных роботов, которых в больнице прозвали алекситами. Чистят, дезинфицируют круглосуточно, с полным безразличием. Лицо атрофировано. Им отключили мимику. Когда они внешне были такими же людьми, знание о противоположном вселяло страх, который оседал все глубже и глубже. Страх передавался детям. Совет, состоящий