Легенды Древней Руси. Григорий Николаевич Меньщиков

как он сжимается вокруг них. На третий день пропал ещё один – мальчик, сын кузнеца, ушёл за водой и растворился в чаще. Его мать выла, рвала волосы, а мужчины нашли только его шапку, утопленную в грязи.

      Ночью леший пришёл открыто. Туман вернулся, гуще прежнего, и в нём зазвучали голоса – шёпот, смех, плач. Частокол трещал, будто его ломали руками. Люди видели тень – она ходила вдоль стен, выше человеческого роста, с руками, длинными, как ветви. Кто-то кричал, что видел глаза в ветвях, кто-то – рога, как у зверя. Ратибор бросил копьё в темноту, но оно упало в траву, не задев ничего.

      Утром лагерь был в смятении. Еда гнила в ямах, вода текла чёрная, а у входа лежала груда веток – сухих, колючих, как предупреждение. Дед Вещий посмотрел на них и сказал: "Последний раз он просит. Не послушаете – конец".

      Но Велеслав уже не слушал. Он схватил факел и крикнул: "Если лес хочет войны – пусть горит!"Ратибор пытался его остановить, но охотник вырвался, поджигая траву у опушки. Огонь лизнул деревья, и лес завыл – не ветром, а живым, яростным голосом. Лада упала на колени, закрыв уши, а люди смотрели, как пламя растёт.

      Леший появился в огне – тень, выше сосен, с ветвями вместо рук. Он шагнул к лагерю, и земля треснула под ним. Велеслав бросился бежать, но споткнулся, упал, крича от ужаса. Огонь пожирал лес, а леший стоял, глядя на людей, пока дым не скрыл его.

      Огонь пожирал лес с жадностью дикого зверя. Пламя взбиралось по стволам сосен, лизало ветви, превращая их в чёрные скелеты, и поднимало к небу столбы густого дыма. Запах смолы и гари душил, ветер гнал искры дальше в чащу, и казалось, что сама земля кричит от боли. Переселенцы стояли у частокола, глядя на дело своих рук. Кто-то шептал молитвы, кто-то молчал, сжимая оружие, а Велеслав, всё ещё с факелом в руке, хрипло смеялся, пока дым не заставил его закашляться.

      Ратибор смотрел на огонь с каменным лицом. Его топор висел на поясе, но руки дрожали – не от страха, а от чего-то большего, чего он не мог назвать. "Мы избавились от него, – сказал он, но голос звучал глухо, словно он сам в это не верил. – Теперь лес наш". Люди кивнули, но никто не двинулся с места. Они ждали.

      Лада стояла в стороне, прижимая к груди ветку с шишкой – её последний дар от леса. Слёзы текли по её лицу, смешиваясь с сажей, что оседала на коже. Она видела, как огонь пожирает старую сосну – ту, где она оставляла подношения, – и шептала: "Прости нас, хозяин. Прости". Но лес не слышал. Он горел.

      И тогда он пришёл.

      Сначала это был звук – низкий, гулкий рёв, что поднимался из глубины чащи, перекрывая треск огня. Земля задрожала, будто под ней проснулся древний зверь. Люди закричали, отступая к срубам, а из дыма и пламени шагнула тень – огромная, выше самых высоких деревьев, с ветвями, что извивались, как живые, и глазами, горящими зелёным светом. Леший – хозяин леса – явился во всём своём гневе.

      Он не был похож на человека. Тело его ткалось из коры и мха, руки тянулись к небу, как сучья старого дуба, а лицо – если это было лицо – скрывалось в тени, где горели те самые глаза. Он шагнул к горящей опушке, и огонь