Жить. Сборник. Светлана Алексеевна Шевченко

моторов все пропустили, кажется, кроме Татки. Она вся подобралась, отчего-то быстро взглянула на Татьяну и поняла, что Татьяна услышала звук ещё раньше: она чуть подалась вперёд и провела пальцами по кудрям. И эта её улыбка, блуждающая, неясно кому предназначенная, как будто она улыбается чему-то внутри себя, так изменила её лицо. Красивое, то самое, породистое лицо стало таким молодым, как будто ей лет не больше, чем этим девушкам, что спорят сейчас за столом. И все загалдели ещё громче, когда звук стал слышнее, и машины – почему-то две, одна за одной мелькнули за кустами и наконец остановились у калитки.

      – Ур-ра! – продолжал дурачиться Петька и звонко чмокнул в щёку одну девушку и сразу следом – влюблённую в него Наташу, которая только что горячо доказывала, что будет летать, и она тут же порозовела. – Встречаем старших товарищей, передовиков производства, нашим старшим товарищам – троекратное ура, ура!

      И они кричали и хлопали, но у Татки внезапно стало холодно и тоскливо внутри, потому что ни папа, ни дядя Олег не улыбались.

      Но дело даже не в этом, просто они так шли рядом, даже в узкую калитку как будто плечом к плечу вошли. И лица у них были какие-то одинаковые, и глаза, и руки, и шаг – какой-то маршевый как будто. Остановились.

      Все ещё не видели того, что успела увидеть Ната. Галдели, смеялись и наперебой выкрикивали «здравствуйте!», махали руками.

      Отец поднял руку, а Татке стало совсем не по себе, такое было у него лицо. Такое, что это лицо было даже страшнее, чем тогда, когда он стоял около умершей мамы.

      Он повёл шеей, дёрнул ворот рубахи, обвёл всю их развесёлую компанию взглядом, и тогда сменилось резко выражение его лица. И Татка мгновенно вспомнила. Как ветер повредил дерево в саду. Это было какое-то большое и красивое дерево, и его все любили, и Татка всё пыталась вспомнить, что же это было за дерево? Папа любил его особенно. И как бы Муся не говорила, что это дерево совершенно бесполезно, папа его защищал. Когда ветром его повредило, рубить было уже необходимо, потому что опасно держать его в саду. Оно может завалиться на дом. Или на близнецов. И папа смотрел на дерево и вокруг так же, как теперь. Стоял, примеряясь к топору и пиле, смотрел – не хотел рубить.

      – Война, – взмахнул топором и вонзил в ствол, который даже не дёрнулся сначала. – Война, – с силой повторил отец.

      И только тогда дерево звонко ойкнуло, и где-то вслед – охнуло глухим эхом. И не сразу Ната поняла, что это не дерево. Это кто-то из девчат.

      И все, кто только что был за столом в саду, и к чьим лицам Тата уже присмотрелась, привыкла, вдруг стали странно далёкими. Она скользила, скользила по ним, выхватывая каждого по отдельности.

      Татьяна – распахнутые глаза, дрогнувшая нижняя губа, которую тут же прикусили зубы, и тонкие пальцы у горла.

      Петька – вдруг ставший таким молодым, как мальчишка, совсем-совсем мальчишка, и у него топорщились глупо волосы: просто пшеничная прядь, которую он перед тем теребил, запуская пятерню в волосы, встала дыбом.

      Элла