Дневник писателя. Захар Сергеевич Грачев

ещё больше.

      – Однако у меня нет креста…

      – Нет…

      – Хотя погоди…

      Басулин просунул руку под рубаху, нащупал свой маленький серебряный крестик, вынул его из-под рубахи и резким движением оборвал нитку со своей шеи.

      – Вот, возьми мой, – протянул он мне руку, – возьми, не отпирайся. Тебе, видно, будет нужнее.

      Я взял крест, убрал в карман.

      – Да что ты его прячешь! Сразу же и надень.

      Басулин завязал нитку, и маленький остроконечный крестик повис на моей шее. И какая-то лёгкость на мгновенье наполнила тело и тотчас мгновенно скрылась.

      – Как ты один только сам с собой уживаешься? – спросил я.

      – Что за вопрос?

      – В самом деле не пойму, неужто не хочется семьи?

      – Нет-с, уж не хочется, – Басулин поморщился.

      – И даже скука не берёт?

      – Может, и берёт, а только лучше скука, чем…

      Я его понял без слов; даже и прежде чем вопрос задать, понимал, что неприятно Владимиру будет на него отвечать, однако всё равно спросил…

      – А я б, знаешь, наверное, и не смог бы, как ты… один, то есть… Как представлю, что один остался, даже и говорить не с кем, так точно вижу, как в петлю лезу…

      – Мне и тебя довольно – я не одинок.

      И тут почему-то я ощутил себя одиноким.

      – В трактир пойдём?

      – Фу! Не сегодня, – отвернулся Владимир.

      Я просидел у Басулина ещё около часа и пошёл к себе. Всё это время я ощущал, как неудобен мне крест – и теперь, когда пишу это, то же ощущаю. Точно от него вся грудь чешется, что и до кровавых подтёков я её уже расчесал, и колется он, словно впивается в самую плоть. Заглянул в трактир: вечер ожидался творческий и продуктивный…

      С порога встретила Машенька. Странное чувство меня охватило: так было мне блаженно, будто несколько лет пребывал я с Машей в разлуке. И с такой нежностью, таким жаром обхватил я её стан, что даже веки мои отяжелели от подступающих слёз… Она обвила мою шею руками, прильнула губами к моей щеке… От неё веяло свежестью и прохладой; на лице её я заметил ещё не отошедший морозный румянец – должно быть, ходила куда-нибудь. Спокойствием и упоением был наполнен этот сладостный момент; мне даже сделалось стыдно, что я к своей прекрасной Музе пришёл с графинчиками… Она ничего про это не сказала – сразу поняла, что всю ночь я намерен работать. Господи, как я люблю свою Машеньку! И что бы я только без неё был?..

      22 ЯНВАРЯ

      Он снова приходил! Опять этот чёрный! Кто он? Что ему нужно? Мне страшно…

      По обыкновению, ночью писал я роман; чудесная сцена с Машей так вдохновила меня, что перо как никогда подчинялось с предельной легкостью; буквы выливались одна за другой, выстраиваясь в слова, предложения, абзацы. Второй графинчик был уже на исходе – медленно осушался третий; свеча ярко освещала весь мой стол. Вдруг огонь заколыхался, по ногам моим пробежал холодок, с кончика пера на чистый лист упала жирная капля чернил… Стук в окно – поднимаю взгляд –