Мы это не обсуждаем. Поля Март

а поэзия.

      – Я не просто её люблю, понимаешь? Я в ней будто держусь за берег. Всё остальное – вода.

      Родя кивнул. Не потому что понял, а потому что понял: перебивать не надо.

      – Она вчера отправила мне голосовуху. Минуту сорок. Там только как она пьёт чай. Можешь себе представить? – Виталик расплылся в улыбке, как ребёнок, нашедший в траве улитку. – Это и есть настоящая близость.

      – Это и есть приворот, – сказал Родя и полез за соком.

      Меня этот диалог почему-то очень умилил. Просто стало неожиданно приятно. Я улыбнулась в кружку и пошла дальше.

      ⸻

      – Павлуш, за тебя! – крикнул кто-то.

      – За Пашу! – подхватили.

      – И за её печень, – добавили из угла.

      – Слишком поздно, – сказала я, поднимая бокал.

      Я стояла посреди этой горячей кутерьмы, уже немного пьяная. День рождения – странное чувство: ты как ёлка на корпоративе. Вроде главная, а по факту – все уже пьяные и никто не помнит, зачем ты тут. Всё вроде бы ради тебя, но ощущение – что ты просто наблюдатель.

      Ко мне подошёл Сева. Протянул конфеты и сказал:

      – Я помню, ты такие любила.

      Я кивнула. Он был простым. Таким простым, что казался вырезанным из картона – с сердцем, но без теней.

      Попытался завязать диалог:

      – Как думаешь, сколько энтеросгеля мне нужно будет выпить после этой ночи?

      Я засмеялась:

      – Ой, не знаю. Мне кажется, его надо будет вводить внутривенно.

      Он фыркнул, но ничего не ответил. Мне показалось, он не понял, над чем я смеюсь.

      ⸻

      Марк уже тогда поглядывал в мою сторону. Не в открытую – скорее мимо всех, сквозь. Он умел это: смотреть как будто рассеянно, но попадать точно. Я чувствовала, как его взгляд касается меня, даже когда смотрела в другую сторону.

      Антон рассказывал про какой-то тупой фильм, где умирают все, кроме собаки. Он говорил с такой интонацией, будто в этом сюжете спрятан смысл жизни. Он трижды путался, но каждый раз делал вид, что «так и задумано». Позже добавил, что режиссёр – «ученик фон Триера». Никто не знал, кто это.

      Яна уже блистала. Смех, шум, движение, танец. Она всегда появлялась в кадре как вспышка – яркая, непрошеная, как рекламная вставка в середине артхаусного фильма. Мы с Варей стояли чуть в стороне, смеялись: Яна не пьёт – она просто возвращается в исходную форму.