Братья Ярославичи. Виктор Поротников

Вышеслава в одной ночной сорочке со светильником в руке.

      – Что случилось? – выпалила девушка. – Я услышала рыданья матушки. Где она?

      Регелинда всплеснула руками:

      – Да ничего не случилось, глупая. Спать иди!

      – А вы-то отчего не спите? – подозрительно спросила Вышеслава.

      Святослав выругался сквозь зубы и, резко повернувшись, удалился в свою опочивальню.

      – Так что же стряслось, Регелинда? – подступила к служанке Вышеслава. – Неужели батюшка осмелился ударить…

      – Чушь-то не городи! – оборвала девушку Регелинда. Она взяла княжну за руку и повела за собой. – Распрекрасных тебе снов, лада моя. – С этими словами служанка втолкнула Вышеславу в её спаленку, отняв у неё светильник.

      Возвращаясь обратно, Регелинда услышала, как скрипнула дверь в комнату князя Всеволода и его жены. Она невольно замедлила шаг, прикрыв светильник ладонью. Впереди во мраке коридора Регелинда различила смутную женскую фигуру в белых, ниспадающих до пят одеждах, – Анастасия!

      Регелинда не успела сообразить, что сказать гречанке, если та тоже заведёт речь об Оде, дверь снова приоткрылась и вместе с узкой полоской света в коридор высунулась обнажённая мужская рука, силой втащившая Анастасию обратно в спальню.

      Путь освободился, и Регелинда на цыпочках двинулась дальше. Проходя мимо двери, за которой скрылась Анастасия, Регелинда не удержалась и приложилась к ней ухом. До неё донёсся раздражённый голос Анастасии:

      – Пусти меня!.. Грех это – в Великий пост сладострастьем заниматься! Коль ты о теле не думаешь, Всеволод, так о душе своей промысли!

      – Иль ты не жена мне, Анастасия? – прозвучал голос Всеволода.

      – Жена, но не рабыня! – ответила гречанка.

      «А у этих свои кочки да ухабы! – с усмешкой подумала Регелинда. – Гречанка-то вельми набожна, видать, а муж её сластолюбив. Что и говорить, такому молодцу, как Всеволод, любая на ложе будет рада!»

      Под «любой» Регелинда имела в виду себя. Она давно положила глаз на князя Всеволода, ещё в ту пору, когда увидела его впервые в Киеве десять лет тому назад.

      Наступила вторая суббота Великого поста: день поминовения усопших.

      Спасо-Преображенский собор был полон молящегося люда. На этот раз князья, их жёны и дети стояли перед алтарём. Бояре со своими жёнами и детьми широким полукругом теснились позади княжеских семей. Чёрный люд заполнил все проходы у пяти мощных столпов храма, толпился у распахнутых главных врат.

      После выноса Святых Даров епископ Гермоген начал службу, гулкое эхо вторило его сильному зычному голосу в высоких сводах белокаменного собора. Торжественное молчание многих сотен людей, стоящих плотно друг к другу, придавало этому обряду нечто завораживающее.

      Анастасия сбоку взглянула на Оду. Та сосредоточенно молилась, склонив голову в тёмном платке и куньей шапочке, беззвучно шевеля сухими губами. Гречанка догадалась, о ком думала Ода в эти минуты.

      С самого утра Ода была бледна и неразговорчива. Святослав тоже был