Приключения меня. Андрей Александрович Рыжов

и выливала на них людей. Заметил внутри бугая. Чтобы не сидеть втроём – втроём я плохо соображал, – подсел к нему. Он как раз занимал полтора места, а моей скромности достаточно двух третей.

      Ни человек – глыба! Я даже о нём задумался, хотя он никак не встраивался в систему моих размышлений: представил вспененного вдохновением Микеланджело с зубилом, отсекавшим всё лишнее. Работа кипит. Зубило охлаждается потом, струящимся со лба творца… Запнувшись об меня, прошли два полицейских. Я сразу вспомнил, что что-то забыл, и начал обыскивать себя. Незаконченный Давид же воспользовался моей слабостью и подозрительно на меня покосился, видимо, считая процесс своего превращения интимным. Я не совсем его понял – возможно, скульптор наметил пока только общие идеи головы и туловища. Шея и лицо ещё не были проработаны: нос вздымался бугром, подбородок напоминал клюв жадного пеликана. И сам он, в выдохе перегара, показался мне терракотовым.

      Вдруг он стал интенсивно перекладывать содержимое левых карманов в правые. «Флюгер, – подумал я, – предал коммунистические идеалы! Так вот и растащили советскую Родину. При безмолвном попустительстве…».

      Да, я безмолвствовал в тот момент. Я не обсуждаю политику – я аполитичен. Но бугай не убирал с меня глаз до конца поездки, явно пытаясь склонить меня на правую сторону вместе с вещами. Без предлога меня не склонишь. Что могут предложить правые?

      Захотелось рыбы – такое за мной водилось. Я знал рыбные места и не скрывал их от себя. С высокомерностью аристократа я миновал охранника-лакея. Он ждал от меня небрежного взгляда на чай, но я был безжалостно стремителен. Как Пётр первый. Почти. Никого не замечал, но… меня заметили. Следовало бы сделать паузу, остановиться, почувствоваться, воспринять…. Хотя в выражении его лица было что-то от морского окуня, мне хотелось проверенной сёмги. Встал у прилавка, затаился, ожидая, когда же заклюёт выбор. Выбор для меня самое трудное – я могу ожидать его часами. Это моя женщина – я мучаюсь с ним.

      Не обращайте внимания на противоречие – на меня никто не обращает внимания.

      Так вот, я их избегаю (как бы и не бегу и не убегаю), но всё равно наступает момент (не полицейский из Московской области – нет), когда надо это сделать. Делать я это предпочитаю в медленном творческом одиночестве, ощупывая мыслями обёртки, испытывая на упругость тела… Ведь они все отмороженные, а прикрываются. В общем-то, я и предавался этому занятию там, в магазине, в этом доме терпимости, ибо трудно сдержать себя: багровые куски плоти тунцов, алые сёмги – они, бездыханные, томились в духоте вакуумных тюрем. Мне же хотелось дать им свободы – Всем свободы! – и я запустил руки в прилавок. Но тут лакей отразился в витринном зеркале. Он дышал мне в спину, поскольку, как уже обмолвился, я был Петром Первым. Говорят, если вы увидели в зеркале морского окуня горячего копчения – бегите, ломайте ноги, ногти встречным дамам. Только бегите, прошу вас. Бегите, если видят ваши глаза. Не берите с меня пример, да и вообще, всё и всех бросайте и бегите. Это не совет, это примета – смиритесь. Не бунтуйте, не давайте воли гордой ходьбе,