Бенгальские огни памяти. Алексей Игоревич Мельников

глаза на её настоящую личную жизнь. Оказывается, у неё давно был любовник на восемь лет старше, который и научил её пить, курить, материться и играть на всех струнных. Повидавший виды мужик обращался с ней, моей ненаглядной, как кот с мышкой (точно как, в свою очередь, играла со мной она), а порой и как боксёр с тренировочной грушей. Лишь только она, по его мнению, делала что-то не так, этот самодур из популярной рок-группы мог запросто надавать ей пощечин или даже пинков. И она, влюблённая дурочка, всё терпела. А когда было уж совсем невмоготу, со слезами бежала от него ко мне и жадно самоутверждалась, купаясь в моей любви, моём внимании и попытках увлечь её интеллектуально.

      Узнав всю правду, я, молодой дурак, попытался вразумить его, встретив на улице и начав словесно доказывать, почему женщин бить нельзя. Мне казалось, я подготовил достаточные аргументы, чтобы апеллировать к нравственному закону внутри человека. Я хотел расспросить о надёжности его чувств к моей любимой и, если они так любят друг друга, уйти с их счастливой дороги. Но я почти ничего не успел сказать, потому что он долго слушать не стал. Просто криво усмехнулся и двинул меня ногой в пах, после чего я скрючился, поразился людской подлюшности и увидел в деталях кусок земли под собой, в том числе интересный такой булыжник. Моя рука сама потянулась к нему. Едва увернувшись от второго удара ногой и превратив правую руку в пращу, я метнул этот камень в его ухмыляющуюся физию. Каюсь, осерчал.

      С разбитой мордой, весь в крови, любящий пинать людей музыкант, взревел аки вепрь в нощи и, обещая меня засудить на всю катушку, бросился к своей машине, где как раз сидела моя ненаглядная. Помогая ему остановить кровь, она тоже стала кричать мне всякие гадости и как она будет помогать невинно пострадавшим уничтожать меня. Этот несусветный пердимонокль в стиле Кафки продолжался целую вечность – минут пятнадцать. А потом они уехали снимать побои и подавать на меня заявление в милицию и в советский суд – самый справедливый суд в мире.

      Вот так весь наш любовный треугольник пострадал от моей неразделенной любви. Я пришёл домой и, решив предвосхитить грядущие неприятности, открылся родителям. Ругая и жалея меня на чем свет стоит и ожидая повестки в милицию, родители тем не менее достали мне эту путёвку в Гурзуф (мало ли что? Когда ещё случится ребёнку отдохнуть? Пусть напоследок хоть отвлечётся немножко), за что я не устаю благодарить их всю мою грешную жизнь.

      Но я продолжал страдать от неразделенных чувств, даже не думая о начавших маячить на горизонте нарах, и путевка в Спутник должна была стать чуть ли не самым действенным средством хоть на две недели убежать от действительности и несчастной любви. Ведь только дебил, отправившись, скажем, в Тулу, будет там страдать от мыслей о любимых самоваре и прянике, оставленных дома. Но почти еще целых два дня я оставался в Гурзуфе таким вот дебилом и страдал. Правда, уже в первый день я встретил Бека и проникся-отвлёкся его историей, а на третьи сутки я почти исцелился, потому что на меня свалилось