Пионерская клятва на крови. Эльвира Смелик

произнес:

      – Ну, во‑первых, лучше ко мне на «ты». Я же не воспитатель и не настолько… солидный. А во‑вторых… да, я действительно считаю, что все в жизни взаимосвязано. Просто мы не всегда это сразу понимаем. И то, что происходит с человеком, зависит по большей части от него самого. И от того, какой он. В это я тоже верю.

      Генка стоял неподалеку, потому расслышал все до последней фразы. Слова вожатого сразу прочно врезались в память, но сейчас раздумывать над ними было некогда.

      В очередной раз пересчитав присутствующих и убедившись, что все подопечные в наличии, Людмила Леонидовна скомандовала:

      – А теперь все идем в отряд. – И двинулась первой, указывая дорогу.

      Глава 4

      Их корпус, вопреки представлениям Генки, располагался не в самом центре, рядом с линейкой или со зданием лагерного штаба, а с самого краю. Он представлял собой вытянутый одноэтажный деревянный домик, поделенный на две части. В левой, если стоять к нему лицом, размещался первый отряд, в правой – второй.

      Для каждого сделан отдельный вход, отдельная лестница по бокам общего широкого крыльца, отдельные столики в окружении узких лавочек, вроде тех, за которыми мужики в городских дворах играли в домино, только пошире и подлиннее. И отдельная застекленная веранда уже по бокам самого домика, на которую можно попасть не только с улицы, но и из палат.

      Тех на отряд тоже приходилось две: одна для мальчишек, одна для девчонок. Напротив них через прямоугольный холл с вешалками, полочками для обуви и большим одежным шкафом имелись еще две комнатки – вожатская и кладовая. Правда, вожатская целиком отошла в распоряжение Людмилы Леонидовны, а Коля устроился в кладовой, вместе с разным инвентарем и чемоданами. Хотя некоторые из них все-таки сложили в шкаф или вообще запихнули под кровати на тот случай, если их владельцам каждый раз, когда понадобится новая вещь, лень будет тащиться куда-то.

      Генка тоже так сделал. Но не только из-за лени. Одно дело, если чемодан хранился в шкафу, тогда просто пошел и достал, и совсем другое – у кого-то в комнате. Выбери момент, постучись, объясни, зачем пришел, и так постоянно. А со шкафом ему не повезло, опоздал. Как, впрочем, и с кроватью.

      Толкаться и лезть вперед Генка не стал – как обычно, вошел в палату одним из последних, но и тут оказался самым нерасторопным. И конечно, ему осталось самое худшее место: прямо возле двери.

      Лежишь как на ладони. И ощущение, что ты на отшибе, один, лишний, что вот прямо сейчас тебе скажут «А ты что тут делаешь? Катись отсюда! Выход рядом», только сильнее. Еще и дверь у доставшейся Генке тумбочки оказалась кривой и скрипучей.

      Остальные уже болтали друг с другом, знакомились, что-то обсуждали, смеялись, а Генка по-прежнему чувствовал себя не при делах – никто к нему не подходил, не заговаривал. Даже сосед, с которым Генка делил тумбочку, кудрявый, встрепанный Яша Бауман только чертыхнулся, услышав, как громко скрипнула ее дверь и, не спросив у Генки разрешения, засунул свои вещи на верхнюю полку. Вроде бы ерунда, а в горле опять возник острый комок.

      Хорошо, долго вариться